— Подними руку, — велел Авенир, не отвечая на мой вопрос, — любую.
Я повиновался, и старец передал своё пламя, коснувшись моей ладони. Словно почувствовав молодые силы, огонь вспыхнул игриво и ярко.
Авенир же сразу обратил внимание на стену, начал гладить её и щёлкать пальцами. В тех и других случаях на пол сыпались быстро гаснущие крупные искры различных цветов. Наконец, старец удовлетворительно крякнул, плотно приложил ладони к стене и резко дёрнул руки в левую сторону. Каменная глыба повиновалась и ссунулась, высвободив место, достаточное для прохода даже нескольких человек одновременно.
— Когда я поклонюсь и дотронусь правой рукой до твоего колена, ты должен немедленно потушить пламя, — шёпотом сказал Авенир.
— Хорошо, — кивнул я.
— Умеешь тушить это пламя? — скривившись, уточнил старец.
Я нахмурился.
— Тогда не отставай и будь начеку, — подвёл итог Авенир и первым шагнул в тёмную расселину.
Последовав за ним, я сразу почувствовал нечто большее, чем просто холод камней, находящихся под землёй, холод руин, на которые никогда — никогда! — не падал тёплый солнечный луч. Ледяное дыхание скользнуло по лицу и проникло в грудь, раненную феями. Заныло место, где должно было быть сердце, словно ощутило родство с неким существом, принадлежащем не нашему миру. Я понял: дух рядом, и в это мгновение Авенир согнул спину и коснулся моего колена.
Я сжал руку в кулак, и пламя погасло. Потом я решил, что раз уж Авенир с его самолюбием выразил своё почтение усердным поклоном, то мне тем более надо следовать всем правилам светского такта. Во тьме, напомнившей тьму при встрече с Шутом, я пригнул колени и услышал тихий, бестелесный, но от этого ещё более ужасающий голос:
— Вы… тревожите… мой дух-х-х… Отвечайте, кто вы, или лишитесь жизни…
— Приветствую тебя, дух Феоктиста, — прозвучал ясный и твёрдый голос Авенира, отразившийся от стен и заигравший эхом. — Имя ты моё знаешь.
— А… Авенир… — точно выдохнув поток воздуха, сказал дух. — Но ты… ты не один…
— Верно, со мной ученик. Юноша сей нуждается в твоих широчайших познаниях. У него есть к тебе вопросы. К тому же… погляди на него внимательно… Он пустился в долгий, опасный путь ради девушки, а теперь сам будет рад любой помощи. О, несчастный юноша, стал он жертвой злых чар! Его сердце… да, впрочем, ты и сам свидетель ужасного коварства, мудрый Феоктист.
Прошла, наверное, целая минута в давящей на глаза тьме и звенящей тишине.
— Да, я вижу… Феи — опасный народ, Николай Переяславский, а ты поступил слишком гордо и был наказан.
«Ну и ну!» — восхитился я силой внутреннего ока этого духа.
— Что ж, садитесь…
На стенах справа и слева от нас полыхнули факелы, но пламя их лишь миг было ослепляющим, затем оно померкло и теперь едва озаряло громадную комнату. Сразу мне показалось, что комната совершенно пустая, но тут же нашлись полусгнившие деревянные чурбаки, на которые мы и присели с великой осторожностью, дабы под нами не рассыпался этот вульгарный предмет мебели.
Я огляделся, стараясь не крутить головой и тем самым не выдать терзающего любопытства. Вдоль стен — открытые шкафы, а на полках — книги с покосившимися, кое-где отрывающимися корешками, полуистлевшие и сырые. То были книги, к которым я вдруг почувствовал почти мучительную жалость. Они гибли в этом мрачном плену.
И тут я вздрогнул, потому что заметил на каменной скамье в десяти шагах от нас сгорбленную прозрачную фигуру, сияющую мертвенным болотным светом. То был сгусток воздуха, от которого — я ощущал это — струился по полу холод и терзал мою ноющую грудь. Голова призрака была наклонена, казалось, он всегда, день за днём и год за годом, только и делал, что смотрел в каменный пол.
Не меняя своего положения, он сказал:
— Что же ты, Николай Переяславский, жалеешь бездушные книги, а не их хозяина, пусть и не здравствующего, но всё же существующего?
Меня охватило чувство неловкости и даже страха, хотя страх я тут же подавил в себе, желая больше всего на свете убежать отсюда.
— И почему ты не прибегнул к познаниям своего учителя Авенира, а пришёл ко мне?
Я повернулся к старцу, моля взором о помощи.
— Признаюсь, сведениями, коими я овладел за многие годы отшельничества, всё ещё достаточно скудны, — ответил за меня Авенир, — и я заранее отказываюсь меряться с тобою силами познаний, мудрый Феоктист.
— Ценю твою честность, Авенир. Ты ещё молод, у тебя есть время, а я вынужден пить терпкое вино утраты, и силы покидают меня. Правда, — тут дух как будто встряхнулся и засветился ярче, — юного Николая Переяславского я всё ещё смогу удивить.
О, Небеса, что же случилось? Что замогучий чародей взмахнул своей чудотворной дланью? В какую пропасть рушатся эти на первый взгляд извечные стены, в какую даль унёсся тяжёлый мрак и в какую зиму убежал проникающий под одежды холод?
Я быстро-быстро моргал, не сразу поняв, что произошло, и ещё не задаваясь неразрешимым вопросом, как это вообще могло произойти.
Я сидел в плетеном кресле, рядом со мной — Авенир. Мы находились на уложенном мрамором полукруглом балконе с белым ограждением. Возле ног — пушистый кот, свернувшийся в клубок, чуть поодаль — керамический расписанный горшок с заморским цветком. Перед нашими глазами — сияющая лазурь морской дали, а выше — голубое бездонное небо без единого облачка, в небе — горячее солнце, в которое я с первого взгляда влюбился. Это солнце грело меня всего, от чубчика надо лбом до ног, а лучи, казалось, проникали в самую плоть.
Я вскочил, руками вцепился в ограждение и увидел внизу плещущую на камнях воду, шум которой и её солоновато-терпкий, освежающий запах доносились до нас. Я обернулся, но не мог ничего сказать. За Авениром, спокойно сидящем в кресле, одетым в яркий хлопковый костюм, у круглого столика с кувшинами и закусками на сверкающих блюдах стоял Феоктист. Я не мог узнать его, но почему-то понял, что это он: седовласый старец в богатом халате и с мягкими тапками на ногах.
— Что это? — только и вопросил я прерывающимся голосом.
Старец разлил алое вино по кубкам с инкрустированными рубинами, со звоном поставил на поднос хрустальный кувшин и воткнул в горлышко хрустальную же пробочку в виде кристалла. Наконец, он неспешно обернулся и посмотрел на меня проницательным взором тусклых глаз, которые уже не могли быть согреты никаким солнцем.
— Всего лишь сон, милый мальчик. Я накрыл вас покрывалом, сотканным коварным воображением недремлющего мозга. Но лучше поговорить здесь, не правда ли, друзья? Это прекрасная часть какого-то мира. С тех пор, как я стал духом, я ношусь по свету и брежу и уже разучился угадывать, где сон, а где действительность, перестал отличать придуманное от настоящего.
— Я полагал, что для духа это не столь удивительно, — полуобернувшись в кресле, сказал Авенир.
Феоктист, который держал в руке кубки с вином, чтобы отдать нам, замер. Жгучие взгляды старцев скрестились. Потом наш новый знакомый (возможно, только для меня он был новым, я не знаю) посмотрел на меня и шепотом, как бы по секрету, проговорил над головой Авенира:
— Убей его, Николай.
Я оторопел.
— Убей, и тогда мы вместе будем познавать вселенную по обе стороны человеческой жизни.
Мне пришлось выдавить из себя улыбку.
— Хорошая шутка…
— Это не шутка, — отрезал Феоктист несколько сурово, — это просьба.
Я вопросительно посмотрел на Авенира, но его лицо было спокойно и не проницаемо, лишь слабо заметная ухмылка затаилась в бороде.
— Хм… да… ээ… Мне кажется, вы обратились не к тому. Я не преступник. Я сыщик.
— Для многих первое убийство — дело времени. Он составит мне прекрасную компанию. Если ты пообещаешь привести его ко мне, я смогу тебе помочь… В противном же случае, сам понимаешь, мы напрасно тратим время.
Вот тут-то у меня, как говорится, отвисла челюсть. Рука по наитию подхватила кубок с виной, который мне протянул Феоктист. Я смотрел на духа и не верил в то, что услышал.
Пролетела минута безмолвия.
— Хорошо, — кивнул Феоктист, словно я проронил какую-то фразу, хотя я стоял в оцепенении, — скажи, что тебя интересует? Что привело тебя сюда? Что ты желаешь узнать?