По истечении примерно двух часов вахту приняла свежая смена гребцов. Те, кто уже отработал свое, падали на доски центрального прохода в полном изнеможении. От них, словно теплые волны, исходило ощущение расслабленности и покоя.
Ближе к полудню ветер утих, затем сменился на юго-восточный. Женщина выкрикнула очередную команду. Дремавшие на солнце моряки вскочили на ноги и водрузили мачту, проворно вставив ее в углубление, сделанное из полого древесного ствола. Затем подняли треугольный парус. Ладья шла в строго заданном направлении, хотя ветер дул совсем с другой стороны. Найл зачарованно наблюдал за подвижным брусом, помогавшим парусу двигаться по окружности, захватывая ветер под нужным углом. Юноше вполне по силам было вчитываться в умы занятых делом моряков, и он понимал, кто из них что делает.
Теперь ладья шла под парусом, и гребцы могли отдохнуть. Всем раздали пайки, вручили чашку и Найлу. Он очень проголодался, а еда оказалась необычайно вкусной: мягкий белый хлеб, орехи и жирный белый напиток, которого прежде он никогда не пробовал (коровье молоко). Подойдя, рядом опустился один из моряков и попытался затеять разговор, но из-за его акцента юноша почти ничего не понял. Вникнув в его мысли, Найл прекратил попытки разобрать слова: ум гребца был словно полым и отражал чисто физические ощущения.
Вскоре и моряк (истощив, видимо, терпение) пошел искать другого собеседника. Найл рад был остаться один. Странно: такие красивые, сильные люди - и столь квелые, блеклые умы.
После сытой кормежки потянуло ко сну, и Найл. устроившись на полу, задремал, положив под голову сумку.
Однако дремота, вначале приятная и безмятежная, незаметно переродилась в кошмар, от которого юноша едва не задохнулся. Очнувшись, он понял, что это его сознание отражает тревожную, болезненную бесприютность, бередящую сейчас пауков. Причина, как вскоре выяснилось, была в том, что ладью швыряло вверх и вниз со все возрастающей неистовой силой, а ветер разошелся так, что парус приходилось сдерживать уже троим. Небо затянули сизые тучи. Поднявшись, Найл внимательно посмотрел по сторонам. Две другие ладьи отчетливо виднелись примерно в полумиле. Ветер гнал их вперед со скоростью, которая возрастала с каждой минутой. Внезапно через борт судна перекатилась волна, обдав всех солеными брызгами. Но морякам, судя по всему, это было нипочем. Они видали и не такое, да и вполне полагались на свой корабль.
Когда гулко ударил очередной порыв ветра, угрожая опрокинуть ладью, старшая приказала мужчинам убрать парус. Гребцы снова заняли свои места на сиденьях.
Тут зарядил дождь, мелкий, холодный, густой. Найл при этом испытывал неуемный восторг, бесхитростную радость жителя пустыни, для которого вода всегда была чудом из чудес.
Еще одна волна сшибла нескольких гребцов со скамеек. Ничего, на подхвате уже были другие, которые тут же начали не спеша, размеренно грести, не обращая внимания на морось, покрывавшую их мускулистые тела. Те, кто не был занят, похватали деревянные ведра и принялись быстро вычерпывать воду, плескавшуюся в проходе.
Вот судно чуть ли не встало на корму, и вода устремилась под полотняный навес. Через секунду матерчатые створки раздвинулись, и наружу показался пауквожак. Ворсистый мех был прижат водой, а сам восьмилапый излучал лишь тоскливую и беспомощную жалость к себе.
Женщина, увидев, что происходит, немедленно запихала бедолагу обратно под навес и задернула створки. Паук, что на корме, поджав лапы, лежал на дне корзины, из которой ручьями хлестала вода, и только блеск черных глаз показывал, что он еще жив.
Обернувшись посмотреть, как там другие суда, Найл увидел неумолимо надвигавшийся мощный вал. Уцепившись за первый попавшийся крюк, юноша пригнулся: все-таки смягчит удар. Ладью накрыло волной, как шапкой. Казалось, еще секунда - и она перевернется. Но суденышко каким-то чудом выправилось. Неожиданно Найл почувствовал, что его кто-то держит. Обернувшись, он увидел, что его обхватил лапами паук. Волна вытолкнула того из-под навеса наружу. Чувствовалось, что тварь ошалела от ужаса; стоит сейчас шелохнуться, и она неминуемо хватит юношу клыками. И Найл застыл, вцепившись в крюк и стоя по пояс в воде. Вдруг паук отцепился, и его тут же понесло вдоль прохода: ладья с силой ухнула в образовавшееся между водяными горами ущелье.
Найла пронзило безотчетное желание кинуться на жалобный крик о помощи, мысленно исторгаемый пауком. Любопытно, но юноша совсем не боялся воды, кипящей вокруг и норовящей сбить его с ног. Он уже заметил, что ладья благополучно прошла сквозь захлестнувший ее гигантский вал, и понял, что ничего ей не сделается: плавуча как пробка. Даже если вода наполнит ее до краев, она и тогда не утонет. А широкое округлое днище и глубокий киль означают, что перевернуться практически невозможно. Главное - чтобы не смыло за борт. И когда, чуть не сбив его с ног, по лодыжкам ударил большой моток веревки, Найл, не промедлив ни секунды, обмотался одним ее концом, а другой привязал к деревянному якорному вороту.
Когда паука опять понесло в его сторону, Найл схватил его за передние лапы и потащил к себе. Тот расценил это как жест помощи и попытался обвиться вокруг юноши остальными конечностями, чего никак нельзя было сделать, так как тварь была крупнее Найла. Когда судно подпрыгнуло в очередной раз, восьмилапый страдалец насилу удержался. Беда в том, что туловище паука отличалось большой плавучестью, а потому каждая волна мотала, его по всей длине ладьи, как поплавок. Когти же на концах лап в отличие от рук человека, увы, никак не годились на то, чтобы хвататься за борта.
Найл ясно сознавал, что существу необходимо за что-нибудь зацепиться. Самым подходящим местом на судне, совершенно определенно, была корзина, накрепко вделанная в просторную нишу на корме. Когда ладья возносилась на гребень волны, корзину заливало, но, по крайней мере, там можно было удержаться.
Найл тяжело протопал на корму (движение стеснял паук, клыки у которого все так же топорщились) и закрепился напротив кормового подъема, напоминающего готовую к броску кобру.
Несколько секунд угодившая во впадину между двумя валами ладья держалась ровно. Намеренно идя на контакт, Найл попытался втолковать пауку, что ему лучше всего остаться здесь и держаться за плетеную корзину - в нее, по крайней мере, можно запустить когти.
Чудом удержавшись от удара накатившей следом волны, тварь, похоже, смекнула, что ей советуют, и, оставив юношу в покое, полезла в корзину, как тяжелая, неуклюжая кошка. Секундой позже обрушилась еще одна громада, едва не закинув в корзину и Найла. Корма, вся как есть, заполнилась водой, но, когда та схлынула, паук держался-таки за борта корзины.
Кто-то хлопнул юношу по плечу - старшая. Она протянула деревянное ведро, указав жестом: дескать, вычерпывай. Найл послушно взялся за работу, но это оказалось делом непростым. Остальные моряки были намного выше Найла, а ему приходилось полное ведро поднимать над головой, и почти вся вода выплескивалась обратно. Парень сел и ухватился за скамью.
Неожиданно раздался треск, и Найл очутился в тесных и холодных объятиях мокрого полотнища. Под напором ветра лопнули два крепежных каната, а навес разорвало сверху донизу.
Теперь ткань хлопала, как гигантский парус. Из-под навеса, словно пущенный из пращи камень, вылетел паук и, стукнувшись об одного из гребцов, сшиб его со скамьи. Доля секунды - и тварь, пролетая мимо, уцепилась за Найла. Тот попробовал высвободиться, в тот же миг ладья накренилась, полотнище хлестко ударило юношу в плечо, и Найл ощутил, как медленно, будто все происходит во сне, летит через борт.
На самом деле все произошло так быстро, что юноша не успел даже испугаться. Вздев на гребень, волна с размаху швырнула его вниз, на двухметровую глубину, затем снова подхватила - ослепленного, хватавшего ртом воздух - и вынесла наверх.
Когда зрение наконец возвратилось, он увидел, что ладья постепенно выправляется. Упруго дергалась обмотанная вокруг талии веревка, да так, что едва не поднимала Найла над водой. Улучив момент, когда волна поддаст сзади, юноша ухватился за веревку обеими руками и начал подтягиваться к судну.