Оказалось, что нет. Степка прибежал по собственной воле. Он сообщил, что Настю нашли мертвой. С перерезанным горлом у себя дома. И убежал. «Значит, еще кто-то видел нас в лесу», – почему-то вдруг решил я. А ночью я проснулся от шума. На улице слышалось многоголосье. Кричали какие-то люди. Я подошел к окну и увидел, как к моему дому идет толпа человек в двадцать, с факелами, вилами, топорами и еще Бог знает с какими граблями.
Молниеносно я накинул китель с уже пришитыми золотыми эполетами и схватил пистолет. Тем временем шум перешел в коридор. Я направил пистолет на входную дверь. В последнее время он был постоянно заряжен. Через секунду дверь распахнулась и я увидел пять бородатых и пьяных физиономий. Особо не прицеливаясь, сделал выстрел. Один дядька резко отлетел назад, схватившись за шею. Остальные от двери отбежали.
Быстро перезарядив пистолет, я выпрыгнул в окно. Там меня поджидал еще десяток горожан. Пришлось одного пристрелить, а по двум пройтись стальным лезвием сабли. Бегом, через кусты и овраг, разделяющий город на две части, я добрался до тюрьмы. За эту ночь точно также пришли еще практически все казаки. Многие были ранены. А семь человек мы так и не дождались.
Утро принесло не менее неприятный сюрприз. Еще толком не успело рассвести, как огромная толпа, более той, что окружала тюрьму в первый раз, взяла нас в кольцо. Бунтовщики громко кричали. Потом мы узнали, что теперь требовалось отпустить не только Башку. У горожан был какой-то список, который они хотели мне передать.
Пришлось выйти на крышу и прокричать бунтовщикам, что никакой их список мне не нужен, а при попытки взять тюрьму штурмом, я расстреляю и Башку, и еще с десяток отъявленных негодяев. Толпа ревела, швыряла камни, кто-то подносил ей самогон, кто-то, напившись, плясал под баян.
А мы продолжили нести службу, забаррикадировав ворота. К вечеру горожане, окружившие нас, разграбили обоз с продуктами, шедший в тюрьму. А ночью я долго стоял на крыше и смотрел в низ. Слышались песни, которые орали пьяные голоса, брань. Горело множество костров. Ни одного жандарма так и не появилось.
День шел за днем. Спать казакам пришлось в хозяйственных помещениях, которых не хватало. С нами же вынужден был оставаться и гражданский фельдшер. За это время у двух горожан-арестантов закончились сроки приговоров. Но я никого из них отпускать не стал. Наблюдая за толпой ставропольчан, расположившихся в низу, я заметил, что среди них стало прослеживаться подобие организации. Что-то вроде расстановки постов и их смен, патрулирования…
На четвертый день в ворота постучалась некая делегация. Пять человек. Я велел запустить их во внутренний дворик. Нагло улыбаясь, эти люди протянули мне бумажный лист. Говорили, что их послал город. Что мне необходимо освободить неких честных людей, задерживаемых нами незаконно.
Когда я сказал этим представителям народной массы, что тот час велю расстрелять всех перечисленных в их «жалком листочки», они растянули улыбки еще шире. По их словам, у их друзей находился в заложниках один наш казак и Степка. Тогда же я с тоской осознал, что его мать погибла. Как и остальные шестеро наших, не пришедших в тюрьму.
«Но двух людей вы хотите поменять на…», – сказал я и стал считать имена на бумажке.
«На двенадцать», – отозвался один из горожан. Со шрамом на щеке.
«Мне их нужно увидеть», – сказал я, имея в виду заложников.
Делегация покивала и ушла. А через час в низу я увидел избитых и связанных Степку и нашего казака Якова. Затем их куда-то увели и еще через час в ворота опять постучались.
На этот раз делегация состояла из человек так двадцати. Я сообщил им, что пущу троих. Пусть сами выберут, кого именно. За воротами поднялся шум, крики, а в сами ворота кто-то вновь стал громко стучать. Причем, явно не один. Потому как звук напоминал скорее бой града по крыше. Пришлось даже дать команду сделать предупредительный выстрел с крыши.
После этого шум немного утих, а через какое-то время раздалось три громких удара в ворота. Троицу горожан я принял в дежурном кабинете. В резкой форме я заявил гостям, что менять никого ни на кого я не буду. Что, в случае убийства кого-нибудь из взятых ими в заложники людей, за каждого расстреляю по десятку арестантов. А в случае разграбления еще одного обоза с продуктами, скину десять арестантов с крыши.
Горожане попытались было что-то возразить, но я велел их вытолкать вон. После этого часов двенадцать возле тюрьмы стоял не просто шум, а настоящий рев. Но следущий обоз был пропущен. Должен сказать, что в самой тюрьме арестанты попытались тоже устроить бунт. Они прекрасно слышали шум, видели приходившую делегацию. Из своих окон пытались что-то кричать бунтовщикам, проходившим через дворик. Те отвечали.