— Эй ты, хватит! Оставь девку.
— Я женский пол не трогаю, а всяким прочим из мужского пола в любое время по зубам съезжу.
— Гли-ка на него, какой бойконький мордобойщик.
Это сказал, войдя в клуб, Петр Удилов, парень лет под тридцать. Он недавно переехал в Александровку из соседнего села. Был Петр кряжист и черен и почти всегда ухмылялся. Любил подвыпить и в пьяном виде лихо плясал, пел частушки про любовь, про женскую измену.
На той неделе плотники делали крыльцо у клуба. Валя таскала с улицы горбыли. Брала по два горбыля и пыхтела — тяжело. Подошел Петр и начал подзуживать:
— С прохладцей работаешь.
— Катись отсюда, — рассердилась Валя. — Сам попробуй.
Петр взял десять горбылей, все, сколько осталось на улице, и легко понес. Да еще обернулся.
— Каши маловато ешь, Валечка.
Вале не нравились его насмешки. И она всякий раз опасливо посматривала на Петра. А сейчас обрадовалась.
— Ужасти, какой бойконький, — заухмылялся Петр.
Горожанин пошел на Удилова. Хотел ударить Петра, но тот схватил парня за руки и, по-прежнему ухмыляясь, подтянул к себе и начал его руки водить из стороны в сторону — вроде гимнастики. Горожанин злился, рычал, стонал, напрягаясь, но вырвать руки не мог. А Петр шутковал.
— Физкультура она, знаешь, нервную систему крепко успокаивает и вообще штука полезна.
Горожанин мог бы пнуть Петра, ударить головой, но он этого не делал — боялся.
Когда Удилов вытолкнул в дверь горожанина и напоследок поддал ему кулачищем в спину, девки начали расходиться. Потянулись за ними и парни. Вечер был испорчен. Остался один Петр. Сел возле печки и протянул ноги как дома. Валя сказала:
— И ты ступай, чего ты?..
— Как я могу уйти. Тебя вон всю трясет от нервенности.
— Хватит смеяться. Убирайся!
— На меня-то ты чего сердишься, Валя?
Он взял ее за руку.
— Отстань!
— Ух, вреднюга!
— От вреднюги слышу.
Он все же уговорил ее присесть «на две минутки». Она сидела насупленная, он улыбался.
— Забьют тебя, Валюша, без меня.
— Это как понять?
— А натурально. Вот хотя бы сегодня. Таскал бы он весь вечер Таську, а ты бы возле прыгала. Вечерков пять попрыгаешь и — конец от нервенности.
— Нервенность. Нет такого слова.
— И ведь никто не поможет. Девки разве справятся с таким дылдой. А парни у нас хужее девок. Милиции здесь днем с огнем не сыщешь. И вышибалов тоже нету. Ты слыхала, что до войны в некоторых рабочих клубах были вышибалы. Правда, назывались они швейцарами, а на самом деле были самыми натуральными вышибалами. Пьяниц и драчунов вышибали.
— Нам не дали ставку вышибалы. Я просила специально для тебя, но мне отказали.
— Ты смотри у меня! — погрозил Петр и обнял ее.
— Не лезь!
Она сбросила его руку и встала.
Петр нахмурился. Он был недоволен собой: как-то по-дурацки вел разговор с Валентиной. И каждый раз так. Хочет по-серьезному, а получаются одни насмешки. Сегодня он остался в клубе не зря, у него большой разговор с Валентиной. Но как начать, чтобы получилось серьезно и «трогательно»? Помогла Валя, она сказала:
— Я спать хочу, иди домой. Чего попусту языками молоть.
— У меня разговор к тебе.
— Ну!
— Я про то же, что и прошлый раз. Выходи за меня.
Он быстро, резко вдохнул и глянул на девушку. Какая-то тень легла на ее лицо, появились складки между бровями. Петру уже было ясно, что она не скажет ему ничего радостного, но он все же спросил:
— Ты как?
— Разве можно так сразу.
— Почему сразу?
— Конечно, сразу, — повторила она упрямо. — Ты меня не знаешь, я тебя не знаю.
Вале шел двадцать пятый год. Еще никто никогда не сватал ее. Петр был первым. И она была благодарна ему за это.
Ей нравилось, что Петр силен и работает играючи, посвистывая. За какие-то два-три месяца он многое сделал в хозяйстве своей тетки — старушки, колхозной птичницы, у которой жил: поставил новые ворота, подремонтировал палисадник, переложил очаг, покрасил горницу.
Последнее время она все чаще и чаще думала о нем. Вспоминала его басовитый голос, развалистую походку, беспечную, слегка насмешливую улыбку и грубоватый, громкий смех — смех сильного мужчины. Просыпаясь ночью, улыбалась, чувствуя какую-то большую неосознанную радость. Дивилась: «Что такое?» И тотчас приходила догадка: «Петр!» Краснела, суетилась и нервничала, когда он приходил в клуб. Подружки замечали все это, посмеивались и говорили: «Вон твой идет».
Но она еще плохо знала Петра и почему-то побаивалась его. Валя и раньше влюблялась, но-никогда не боялась мужчин, в которых влюблялась. Уж не дурное ли это предчувствие? Не из тех ли людей Удилов, кто женится в каждой деревне? Встретив на улице тетку Петра, завела с ней осторожный разговор: где, мол, у твоего племянника жена, много ли детей у него. И опять мучительно краснела, тушевалась. Но, к счастью, старуха была не очень догадлива. Она ответила, что «Петька холостой ишо».