— Пошли его к чертовой матери. Слушай, вкалываем мы с тобой на одном комбинате и живем, можно сказать, рядом, ты на Пристанской, я на Партизанской, а знать друг друга не знаем. А? Ты откуда прикатил?
Семен сказал, что из Восточной Сибири. Жил там в поселке. Захотелось в город, поближе к центру. Жив ли отец? Нет, его убили. В первый же год войны. Кем был отец? Да рабочим на лесозаводе. Семен не сказал, что когда-то папаша его жил на Волге, имел двухэтажный дом, много коней, коров и земли, в страду нанимал батраков. В смутные времена, когда потянулись слухи о раскулачивании и ссылке в холодные края богатых мужичков, отец, человек умный и предприимчивый, стал поспешно расторговывать свое добришко. Но ему удалось продать, и то за полцены, только четыре коровы и лошадь. Все остальное пришлось бросить и, забрав что полегче, он с женой бежал тайно, ночью. Меняли места — жили в Челябинске, под Москвой и, наконец, обосновались в Сибири. Семен родился в Сибири.
— Дом свой ты сильно обладил, — одобрил Яшка. — Слушай, ты что будешь делать в субботу вечером? У меня дружок есть, Ленька Сысолятин. Мы с ним выпить маленько решили. Приходи на часок. А то сидишь как сыч, ядрена Матрена.
Семен хотел отказаться, но Яшка добавил: «У Леньки магнитофон, песенки — шик», — и Семен, сам не зная почему, согласился.
4
Леонид Сысолятин жил с матерью и сестрой в коммунальной квартире. Среди прочих простых вещичек Земеров заметил вещи дорогие, видать, купленные при случае: металлическую решетчатую шкатулку, обшарпанное пианино, огромное старомодное трюмо с тремя своими резными ножками и одной приделанной, грубой.
Семен пожалел, что пошел, он тяжело сходился с людьми и на вечерах чувствовал себя одиноко и скованно. Возле пианино стоял баян. Семен обрадовался: можно поиграть, все же не такой чуркой будешь выглядеть.
У Леонида Сысолятина были длинные крепкие руки и злое лицо, дорогой костюм нежного кремового цвета. Его сестра Алефтина тоже не очень понравилась Семену — слишком короткая юбчонка, подстрижена под мальчишку, с большими чувственными губами и маленькими вдавленными, какими-то совершенно неподвижными глазками. Как потом узнал Семен, Леонид работал слесарем на фабрике меховых изделий, Алефтина — машинисткой в узле связи. Хозяева старались казаться людьми с изысканными манерами.
Семен молчал, чувствуя на своих губах натянутую искусственную улыбку. Алефтина бренчала на пианино, перевирая мотивы, морщилась, Яшка подпевал ей, а Леонид задавал Земерову вопросы:
— Нравится город наш? Где вы проводите вечера?
Было Семену тревожно от чего-то.
Они сели за стол, и Семен подивился обилию дорогих закусок и вин. Он отказался пить коньяк, потому что никогда не пил крепких вин, хмелея даже с пива, и Алефтина, ловко открыв бутылку шампанского, налила длинную, объемом не меньше стакана, рюмку Семену и половину такой же рюмки себе. Семен впервые видел такие рюмки.
— Ну-у! — сказал, морщась, Леонид. — Мужик называется.
— Не позорь фанерщиков, — добавил Яшка.
Они все же заставили его выпить и шампанского, и коньяку. Семен поперхнулся.
— Ну и ну!
— Нет, он и в самом деле позорит фанерщиков.
Алефтина еще налила шампанского.
Семену стало вдруг весело. Весело да и только. И почему это он двадцать минут назад чувствовал себя так скованно, так нехорошо, хоть убегай? Ведь они — и Леонид, и Яшка, и девушка — люди довольно занимательные. Но Семен еще занимательней. Никто не знает, какой он, Семен. Никто! И Земеров начинает говорить что-то о новой мебели и верандах.
Алефтина положила в его тарелку закуски, и Семен подумал: уж не женить ли они собираются его на этой девице? Вот смехотура! Он поправил галстук и взглянул на Алефтину. Девушка кокетливо наклонила головку и, улыбаясь, глядела на Земерова. Мало приходилось на долю хмурого некрасивого Семена таких взглядов. И ему до смерти захотелось показать себя милым, компанейским парнем. Он взял баян и начал наигрывать разные песенки.
Семен научился играть еще в детстве. Отец купил у кого-то за полцены разбитый баян и гитару, которая фальшивила на всех ладах. Думал продать и поднажиться, но не удалось. Когда родители уходили из дома, Семен хватал баян или гитару и прислушивался к чудесным звукам. Это была единственная утеха его, блаженные минуты. Он выступал на концертах в школе. Отцу и матери об этом не говорил. «Сегодня вечером у нас занятия». Семен получал удовольствие от того, что играл, но, кажется, еще большее от того, что он, забитый мальчишка, чувствовал на сцене свою полноценность.