Мать не терпела этой его привязанности, но вот чудно: на людях подсовывала ему баян, мол, смотрите, какие мы.
Играл он только изредка вечерами и в выходные. Мать, услышав музыку, ворчала, гремела посудой и стульями. Говорила:
— Хватит тебе уж, нету никакого покоя. Будто нечем человеку заняться.
Однажды Семен увидел, как мать перебрасывала монеты из руки в руку и на губах у нее была неприятная плотоядная улыбка. Сказала сыну: «Звенят-то как!»
«До чего все-таки скучная», — подумал он вдруг. Только о доме, базаре да о деньгах и речь. Не верит никому, по себе людей судит.
Алефтина открыла вторую бутылку шампанского.
— Мне много, — сказал Семен, отодвинул рюмку, расплескав вино, потом подвинул ее к себе и неожиданно выпил.
Голова его как-то странно отяжелела. Алефтина стала казаться очень симпатичной, милой. Баян не подчинялся ему, вместо нежных звуков рвались из-под пальцев звуки резкие, грубые. Семен похохатывал без причины и много говорил, что с ним никогда не бывало. Он уже понимал, что окончательно наклюкался.
— А нет ли у вас, эт-самое, гитары? Я на ги…таре еще лучше играю…
Где-то в глубине мозга, в каком-то отдаленном его участке теплилась здравая, не хмельная мыслишка: «Зачем хвастаешь? Зачем пьешь?»
— Значит, нравится в нашем городе? Ничего? — спросил Леонид. Он выпил, наверное, не меньше бутылки коньяку, сколько-то шампанского, но казался трезвым.
— Ньчво.
— Деньжонки есть — везде весело, — сказал Яшка и сунул в рот сразу три ломтика колбасы.
— И девочки больше любят, — добавил Леонид и выпил еще коньяку.
«Пошлятина, пошлятина», — это была не хмельная мыслишка. Все же другие были хмельные, и потому Семен проговорил с хохотком:
— Девочки — народ такой…
— Слушай, — перешел на «ты» Леонид. — Мне рассказывали о тебе. Деньгу ты тоже любишь, как и все мы, грешники. Только добываешь ее по́том своим. Страшным по́том! Поня́л! А можно и полегче.
— Ворровать, что ли?
— Ну, такими делишками мы не занимаемся. Ты что, нас за жуликов считаешь? Да? Скажи — за жуликов?
— Зачем? Зачем?!
— Мы честным порядком. Понял? Я с тобой напрямик буду.
— Давай.
— Ты скоро отпуск берешь?
— В ноябре.
— Ну, что за интерес в ноябре? Ну, что за интерес? Договорись летом. Слышь? Скажи, мать больна. Больна, мол, съездить надо.
— Мать со мной.
— Ну, дядя, тетя — мало ли… Алька наша в июле идет. Она на Украину поедет, за Винницу. У нас там родня. Катай с ней. Отдохнешь. Остановиться есть где. Что касательно денег — не беспокойся. Туда муксуна соленого увезете. В тех местах, знаешь, северная рыба на вес золота. А оттуда вишни захватишь. Сто пятьдесят кило в багажную, да с собой с полсотни. Вот те и все двести. Там эта вишня ни черта не стоят, а здесь два с полтиной кило. Двести помножь-ка на два с полтиной. Сколь будет? Да если еще посылками. Потом договоримся. А продавать сам не пойдешь, найдется кому. Можно за месяц дважды обернуться. Туда на самолете, оттуда на поезде. Озолотишься.
Семен замотал головой.
— Не. Это мне… это не по мне. Таким не за…ймаюсь.
— Влипнуть боишься?
— И-и, вообще…
— Ну тогда вот… Если б мог ты достать где-то шапок из ондатры. В Новосибирске по полсотне за шапку дают. А у меня там братан двоюродный. Жинка у братана что хочешь провернет. Она такая.
— Не-е-е…
Они втроем стали убеждать Семена, что это вовсе не опасно.
— Не по мне. Я поря… порядочный человек.
— Ишь ты! А мы по-твоему не порядочные? — рассердился Яшка.
— Я не то…
— Ты один порядочный, да? А я тебе должен сказать, что мы с тобой, как говорится, одного поля ягоды. И я, и ты, и Ленька, мой дружок, да и Алька денежку крепенько любим. И стараемся загрести ее поболе. А люди, что обо мне, что о тебе одинаково думают. Начальство особенно. Одна нам, милок, с тобой цена. Рвачами нас называют, стяжателями называют, элементами всякими. Вот так! И ничего те кобениться.
Сысолятин и Караулов всегда работали на производстве, но жили не на одной зарплате, а хапали, где только удавалось, лишь бы не очень «попахивало» тюрьмой. Гоняли «налево» фанерокомбинатский грузовичок, тайно ловили рыбу сетями, даже надумали аквариумных рыб разводить и продавать окрестным мальчишкам. Да что от этих рыб и даже «левых» заездов? И в последние два года дружки занимались больше одним — скупали и продавали фрукты. Тут, правда, возни многовато, но зато и барыш не мал. На базаре с фруктами стояла мать Леонида и Алефтины, выехавшая третьего дня к своей сестре и потому не присутствовавшая на попойке.