Мне кажется, что какое-то лихорадочное напряжение с такой силой сжимает мне челюсти, что я еле-еле могу дышать. Ночной кошмар?
Замечаю, что весь покрыт потом, и встаю, чтобы сделать глубокий вдох и охладиться.
Значит, курс на Fresnes…
А может я уже наложил в штаны от страха перед этим событием? Почему мой пульс так частит? Почему мне может не удастся попытка вытащить Симону?
Не пройдет слишком много времени, как дела у этих мордоворотов из СД пойдут совсем хреново. Они, конечно, будут здорово нервничать, чуя свой конец.
И за шутов они нас навряд ли примут — даже несмотря на наш вид.
Париж
Когда я утром завтракаю чашкой горячего коричневого бульона с требухой, стоя за нашей колымагой и обдумываю, должен ли я снова заползать в нее или нет, то почти вываливаюсь из деревянных сабо, так как все вокруг меня внезапно вертится в странном хороводе. Бартль буквально прыгает мне на помощь и поддерживает меня за правую руку:
— Что с Вами, господин обер-лейтенант?
— То, что и должно уже было случиться — мне дурно!
— Я думаю, нам следует сначала…
— No, Sir! Сначала мы должны направиться в Fresnes, а там посмотрим. Если возможно, то я бы хотел выпить чашечку кофе — вот это было бы дело!
— В нашей квартире есть немного, господин обер-лейтенант, — отвечает Бартль.
— Да бросьте, Вы, Бартль. Нам надо посмотреть, как будем ехать дальше… Я поеду внизу.
— А должен ли я…?
— Нет! Устройтесь снова между почтой. А как насчет шин?
— Ничего, господин обер-лейтенант.
— А с дровами?
— К сожалению, только два мешка, господин обер-лейтенант.
— Ну, все-таки! Мы и так были на высоте. Ладно, в Париже что-нибудь присмотрим…
Мне постепенно становится лучше от нашего разговора.
— Ну, бросайте уже, наконец, Ваши ленивые кости, Бартль.
И теперь пора выбрать направление нашего движения! Размышляю: Боже! Я все еще не знаю, как мы доберемся до Fresnes. Я должен был еще вчера вечером узнать, где лежит Fresnes. Значит, снова к комендатуре. У них, конечно, наверняка есть точный план Парижа. Две уборщицы-француженки убираются в помещениях, и, как и всегда, отвратительно воняет Eau de Javel. И еще никого нет на службе!
Хочу уже заорать от ярости, но тут приходит Бартль с каким-то вахмистром, который видно разбирается в делах. План города, говорит он, у него есть. И теперь я могу определить, насколько все хорошо складывается: До Fresnes всего лишь один шажок! Кто бы подумал!
— Ехать туда немного сложно, господин лейтенант. Но главное направление — это ехать просто на восток!
Так или иначе, придется посвятить Бартля в мои планы. Засчитываю ему в заслугу то, что за время всей поездки он ни слова не произнес о Симоне. При этом никакого сомнения, что он хорошо знает и о Симоне и о ее делах во Флотилии.
И тут Бартль спрашивает меня:
— А почему, собственно говоря, нам надо попасть в Fresnes, господин обер-лейтенант?
— Так как там располагается тюрьма, и в этой тюрьме должна сидеть одна юная дама, которую Вы достаточно хорошо знаете…
Услышав это, Бартль смотрит на меня настолько ошеломлено, что почти беззвучно произносит:
— Мадемуазель Сагот?
— Так точно-с… Я должен попытаться связаться с нею.
Бартль смолкает. Он стоит с таким видом, будто внезапно проглотил язык.
Может быть не стоило ему этого говорить? Париж неразрушен. И жизнь течет в нем, судя по всему, как и всегда. Для меня непостижимо, что вопреки близости фронта здесь все идет своим обычным ходом — или, может все-таки, не все? Не изменилось ли здесь, все же, кое-что? А может быть изменения, всего лишь тщательно маскируются?
Промеж лопаток пробегает неприятный холодок, который не могу объяснять, но который отчетливо чувствую. Что-то такое витает в воздухе, это я ощущаю совершенно ясно. Пробую, когда мы медленно проезжаем мимо спешащих прохожих, прочитать что-то подобное в их лицах, но не обнаруживаю ничего необычного. Никаких признаков ненависти, лишь полное безразличие.
А может быть это скрыто в тех слухах, что Париж полностью минируется и может быть взорван в любое время по приказу свыше? Скорее всего, это конечно, только слухи. Нечто подобное нельзя сотворить в тайне. Такая новость стала бы общеизвестной.
Однако затем вижу почти во всех примыканиях второстепенных улиц к главной дороге, массивный, тяжелый материал: Канатные барабаны, дорожные катки, бочки для нефтепродуктов, наполненные, наверное, песком, старые грузовики, черные от угольной грязи — все они ждут только команды, чтобы выдвинуться на главную дорогу. Эти видимые повсюду элементы стройплощадки вовсе не являются случайностью — или я вижу перед собой уже призраки?