Вернулся с мокрыми волосами и каплями воды на лице запутанный в простыню Лёня, за ним милиционер Алексей. «Ты чего? — спросил Лёня. — Пойдем, я тебя раздену, погреешься». Они прошли бильярдную, вошли в предбанник, где стопочкой лежали на столе простыни, а на лавке лежала одежда. Энколпиев разделся догола, оставив одежду и полиэтиленовую сумку на лавке. «Простыню потом возьмешь», — сказал Лёня. Они вошли в баню-сауну («терпидарий», — пробормотал себе под нос Илья), прихватив с собой деревянную дощечку. Было жарко и пусто — Марьяны и Олега Ивановича там не было. Сели на верхнюю полку, подложив квадратную доску: «Подпопник, — острил Лёня, — подъяичник, чтоб яйца не сжарились». Потом, наклонившись к Энколпиеву, шепнул: «Олег Иванович Марьяну уже того, оприходовал, возле бассейна». Вдруг дверь открылась. Первым вошел усатенький, невысокий с сверкающими глазками Олег Иванович, поглаживая правой рукой висевший член, а левой почесывая ухо. Следом — его красавица: к удивлению Энколпиева, тоже совсем нагая. Породистая кобылка с темными волосами до плеч, нежная, с тонкими кистями рук и стройными лодыжками и щиколотками, которые Энколпиев уже заметил, нежной грудью античных пропорций, не обвислой, а мягкой, упругой, стройными широкими бедрами, с кучерявым лобком. Энколпиев смутился. «А почему у тебя такая странная фамилия — Энколпиев? Правда, что ль, Петрония начитался? Или псевдоним такой?» — спросил Олег Иванович, устраиваясь на верхней полке между ним и Лёней. «Нет, всё взаправду. Просто я пришелец с Альдебарана», — объяснил себя Энколпиев. Олег Иванович расхохотался: «Бывает. Я тоже из Боголюбских. Побочная ветвь. За историческое время первую часть фамилии, Бога то есть, потеряли». Звонко рассмеялась и Марьяна, усевшаяся рядом с Энколпиевым. Она волновала Энколпиева, и он боялся посмотреть в ее сторону, чтоб его взгляд не стал похотливым.
Потом был бассейн, или «фригидарий». Комната, широкие лавки, квадратный кафельный бассейн семи метров в ширину и в длину, лестница в воду. Свои влажные простыни спутники Энколпиева положили на лавку, он тоже положил свою сухую: полотенцами пока никто не пользовался. Следом за ними он спустился в прохладную воду бассейна. Там он увидел, как Лёня взял в рот грудь Марьяны, принялся почмокивать ее соском. Олег Иванович не обращал на это никакого внимания. А она улыбалась, не противилась. Но улыбалась через голову Лёни Энколпиеву. Он явно ей нравился. Бассейн был неглубокий, по грудь, и Энколпиев стоял, делая руками плавательные движения. Подплыла Марьяна, освободившись от Лени, обняла Энколпиева сзади, прильнув всем телом, обхватив своими ногами его тело, пяткой нежно погладив его провисший член, который почему-то никак не реагировал на ее ласку, висел бессильно. Он обернулся, взял ее за грудь, поцеловал в щеку. Она закрыта глаза, а он вдруг резко вылез из бассейна и пошел в гостиную — выпить что-нибудь, чтобы избавиться от охватившей его растерянности. Выпил. Пил с хозяином сауны Витей и милиционером Алексеем. Простыня, в которую он был завернут, стала влажной, но казалось, что водка сушит изнутри. Подошла Марьяна с двумя мужиками, тоже уже в простынях. Один Витя оставался в костюме. Выпили еще «Имбирной», которую достал из стоявшего в углу портфеля Олег Иванович. Затем он, то есть Олег Любский, пошел играть в бильярд с хозяином Витей, а Лёня с Марьиной куда-то удалились. Милиционер Алексей глупо смеялся. Перед этим Лёня расхваливал Энколпиева, говоря, что он очень умный. Почему-то Энколпиеву стало обидно, что Лёня увел Марьяну. Он пошел их искать. Нигде не было видно. Сходил в сауну, там их тоже не было. Поплавал в бассейне, вернулся за стол. Все уже там сидели, ели, пили, курили американские сигареты. Отворилась дверь с кухни, куда Энколпиев не догадался заглянуть, и в комнату вошли Марьяна с Лёней. «Я ей окрестности показывал», — сказал Леня. Марьяна мило краснела и улыбалась. Все смеялись: «Так в простынях по улице и ходили? Вас за привидения не приняли?» Лёня шепнул Энколпиеву: «Полторы палки поставил». Олег Иванович, довольный собой и своей подругой, оглядывал всех: «Это жизнь, Энколпиев! Это и есть жизнь! У вас на Альдебаране таких телочек, небось, нет! Здесь, у нас, возрождается античность! В России! Мы ее прямые наследники». Античные пропорции Лёни Гаврилова, его прямой, с легкой горбинкой нос, мощный торс, задрапированный в простыню, как в тогу, — все это придавало ему совершенно римский вид, подтверждая отчасти слова Олега Ивановича. Да и сам он походил на римского патриция, хотя сам-то имел в виду, как догадался Энколпиев, Древнюю Грецию. Но это был Рим. Рим, и Энколпиев вслух пропедалировал свою мысль: «Так, наверно, сидели в римских термах, сиречь, в банях», — пояснил он для милиционеров. «Но туда женщин не пускали», — сказала милая нежная Марьяна. «Почему? Пускали». «А, — вспомнила она, — пускали этих, плохих женщин, гетер». Она опять слегка покраснела, произнося это слово.