— А может, они, — сказала, глядя на Петю, бабка Саши Барсиковой, — лекарство от умирания придумали. Русские люди такого никогда не сумеют. Просты мы.
Побагровев, Петя прошел мимо и свернул в аллейку, чувствуя, как деревенеет его шея. Недоброжелательство — даже одного человека — он ощущал всей кожей, всем телом. А ему и без того было не по себе, как всегда бывало, когда он выходил на улицу в непроверенный и малохоженный маршрут: потому что за каждым углом его могла подстерегать опасность.
Он миновал второй профессорский дом, стоявший напротив его собственного, вышел на проезд, соединявший Тимирязевскую улицу с Дмитровским шоссе, и двинулся по асфальтовому тротуару, обсаженному молодыми и старыми деревьями, в сторону Дмитровского, на восемьдесят седьмой автобус. Этот путь был ему знаком. Три раза в неделю он этим маршрутом добирался до центра, а оттуда на метро в Университет на подготовительные лекции по физике и математике; так получалось скорее. Кончались они около семи и в восемь он уже был дома. А театр, куда его Лиза ведет, только в семь начинается! Вечером же главное — не задерживаться на улице, в автобус и домой. Хотя и автобус не всегда спасает.
Стоял он однажды на конечной у Детского театра, подошел автобус, очередь медленно подвигалась, и за несколько человек перед Петей набилось народу в салон до невозможности, давиться он не хотел и решил дождаться следующего, где уж непременно ему достанется свободное место, чтоб сесть. Не стали подниматься и две женщины, стоявшие перед Петей. Но подбегавшие со стороны люди все же лезли в автобус, втискивались, проталкивались. Вдруг откуда-то из переулка позади Детского театра выбежал парень лет пятнадцати, вспрыгнул на нижнюю подножку, и за ним как раз дверь сомкнулась. Следом бежала компания — человек пять парней его возраста. Автобус уже с места тронулся, но двигался еще медленно, и парни застучали в заднюю дверь кулаками, крича шоферу, чтобы он открыл. Глаза дикие, бегающие, лапы ухватистые, они почти прилипали к закрытой двери. Шофер притормозил, дверь отворил, и сразу двое или трос вскочили внутрь и парня этого пятнадцатилетнего в сиреневой кофте с капюшоном оторвали от поручней автобуса и на асфальт кинули. А бесновавшийся у передней дверцы, чтобы задержать автобус, увидев победу и искомую жертву на земле, махнул рукой и крикнул шоферу: «Ехай!» А парня уже, пока на асфальт кидали, несколько раз кулаками в лицо стукнули, а когда упал, то каждый раза по два башмаками ударил его — в грудь, в лицо, в живот, под ребра: со всего разворота, как по футбольному мячу, наверно, вечно у себя во дворе в футбол гоняют. А махавший и кричавший шоферу подбежал и прямо на грудь жертве прыгнул, но чуть не упал и, озверев, выматерился. Лежавший сжался в комок, голову руками закрыл, а этот озверевший руки его от лица отбросил и каблуками на лицо вскочил. Избиваемый взвыл. Женщины закричали. Автобус тем временем поехал. Перепуганный Петя сообразил какой-то частью сознания, что у шофера график и из-за хулиганской драки он останавливаться не будет. Мелькнула мысль самому вмешаться, распихать парней, но эту мысль нагнала другая: что так же, мимоходом, они воткнут ему нож в живот и исчезнут, а он погибнет из-за того, что вмешался в какое-то неведомое ему сведение счетов.
Заводила отскочил, размахнулся ногой и еще раз ударил, норовя каблуком попасть в переносицу или в глаз, и — побежал, вся стая за ним следом скрылась в переулке за театром. Сотрясаясь, Петя отошел к газетному киоску, а киоскерша, опомнившись, вскрикнула: «Ироды! Что вы делаете!» Но ироды уже исчезли. А побитый встал и, не обращая ни на кого внимания, вытирая кровь с синевшего на глазах лица, глядя с тоской на испачканные в крови ладони, побрел в ту же сторону, куда убежали его мучители. Понуро и обреченно побрел, как и положено жертве. Никто ему ничего не сказал, не успел сказать, да и нечего было.
Петя, вспоминая и поеживаясь, вышел, наконец, к восьмиэтажному кирпичному дому, раскинувшемуся на целый квартал: сюда переселили жителей снесенных окрестных бараков. На первом этаже располагались магазины — от «Булочной» до «Бакалеи». Даже днем там кучковались мужики у двери с надписью «ВИНО». Но они не были шумными. Петя драк не видел здесь, хотя изредка слухи и доходили, что кому-то в перебранке отбитым горлышком «харю разрисовали». Чаще обитатели этого дома, напившись, буянили у себя в квартирах. Рассказывали, что раз пьяные муж с женой выбросили в окно седьмого этажа трехлетнюю дочку, чем-то досаждавшую им, а потом туда же, через окно на асфальт, опрокинул мужик и свою жену-помощницу, объясняя потом, что «обиделся на нее за дочку». Будь Петина воля — он бы мимо этого дома не ходил.