От сознания собственной трусости Петя почувствовал себя несчастным. «Хорошо хоть, что об этом никто не догадывается», — подумал он. Может, будь рядом отец, которому не стыдно повиниться в своих ощущениях, рассказать о них, он успокоил бы его, объяснил, как себя надо вести, научил преодолевать страх. Но отец был далеко, отец оставил его, не думает о нем, забыл, как забыл о собственной матери: пишет мало, звонит редко. Оставил бабушку на Лину. Но у той хоть Тимашев есть.
Он тихо отпер дверь, чтоб никого не разбудить. Лина, однако, еще не спала. Она выглянула ему навстречу из кухни. Вид у нее был усталый, измученный и мрачный, в правой руке она держала незажженную сигарету. Пете хотелось избежать беседы. Словно почувствовав его настроение, она спросила суховато:
— Это ты? Как спектакль?
— Нормально.
— Чаю не хочешь?
— Нет, я спать пойду. Завтра сочинение.
— Ну иди. Правильно. Правильный ты мальчик.
Слова эти прозвучали обидно, но Петя постарался не обратить на них внимания, открыл дверь в свою комнату, шагнул туда, с глаз долой, будто в самом деле спать решил, и дверь захлопнул, отгородился. Быстро снял костюм, переоделся в домашние брюки, и только тогда, уже окончательно почувствовав себя дома, в безопасности, вернулся мыслями к прошедшему вечеру и задал сам себе вопрос: «Почему я не остался с Лизой? Может, я шизофреник? Так боялся, так всего трусил, что не заметил ее желания провести со мной ночь?.. Почему я сбежал от ее порога? Этого тоже испугался?» А Лиза бы ему помогла. Она его любит. Она бы пожалела его, раз нет с ним ни матери, ни отца. Хотя Лиза насмешница, утешать не умеет. Лучше он навсегда останется девственником. Говорят, что девушка в первый раз теряет много крови, что это — как рана. И не всякий, даже опытный мужчина сладит с таким делом…
При мыслях о Лизе ночное возбуждение, которого он раньше никогда в такой степени не испытывал, вдруг охватило его. Члену в штанах стало тесно, он пытался распрямиться, а Пете ужасно захотелось расстегнуть пуговицы, выпустить его наружу и потрогать рукой. Чтобы избежать искушения, он сел на диван около тумбочки и вытащил из-под стопки книг свой дневник — толстую тетрадь в коричневом ледериновом переплете. Петя вел дневник уже почти год, решил когда-то, что, как и положено великим ученым, он должен заниматься самонаблюдением, чтобы преодолевать душевные неурядицы и нравственно и интеллектуально расти. Он посмотрел свои последние записи, надеясь образумиться.
18/IX
Читал вчера Б.Г. Кузнецова об Эйнштейне. На очереди — Леопольд Инфелъд о Галуа. Предшественников надо знать. Читая историю таких жизней, понимаешь, что необходимо непрестанно учиться, необходимо жить наукой, чтоб и о тебе такое могли написать. Звонила Лиза, что купила Цветаеву. Очень мило хвасталась: «Умри от зависти!» Поддразнивала. Не знаю, как быть с Лизой. Временами мне кажется, что она мне нравится. Но после этих моментов, когда я вспоминаю, как держал ее под руку, а она ко мне прижималась, я сознаю, что больше всего мне нравится власть над женщиной. «Вот могу с ней делать, что хочу». И это — одновременно с глубочайшим уважением к ней, к ее уму и таланту. Не понимаю. Просто подло.
27/IX
Разливался соловьем перед Лизой. Почему-то хочется казаться около нее очень умным и поглощенным мировыми проблемами: быть может, чтобы объяснить как бы между прочим — почему убегаю от нее, почему редко встречаемся. Говорил сегодня примерно следующее. Когда какое-либо мировоззрение объясняет мир лучше, чем другие, то владение им дает преимущество перед современниками. Но мир глубже любого учения, и вскоре человек, объяснивший прежнее состояние мира, не может, вернее, не он сам, а его учение, не может объяснить теперешнее. Однако ученый, объяснивший мир на прошлом этапе, не становится ниже объяснившего мир сегодня. Как пример: Ньютон и Эйнштейн. Оба равно ценны для науки. Просто изменился круг проблем и загадок, загадываемых природой. Старые разгадки работают в старых областях, в новых — нужны новые. И задача в том, чтобы встать на вершину современного знания. Только тогда можно увидеть новые проблемы и открыть новый этап в науке. «Ты у меня будущий Эйнштейн», — сказала Лиза, но также сказала, что слово «этап» напоминает ей выражение «путь по этапу». Надо следить за своей речью. Лиза тонкая и помогает мне в этом. Но все равно ученому нужно жить в «башне из слоновой кости», изолированно.