Решение о таком наказании он уже давно принял. Сидевшие здесь авторитеты местного общества должны были четко понять, что никто с ними «цацкаться» не будет.
[1] Хлысты — одна из старейших внецерковных русских религиозных сект.
[2] Старообрядцев называли идеальными капиталистами. По подсчетам исследователей старообрядчества, как феномена русской истории, более 90 % всех крупных купцов и промышленников России 19 века придерживались «старой» веры или декларировали это. В старообрядческой общине в пределах страны концентрировались огромные средства, которые без процентов выдавались своим купцам и промышленникам на развитие дела. По существу, это были ссуды на крайне выгодных условиях. Старообрядцами были Морозовы, Рябушинские, Демидовы и другие самые известные рода купцов, промышленников и фабрикантов.
Ого-го замахнулся…
-//-//-
Охрип Очечков, староста из села Малые Колобаски, что раскинулось в Закрайском уезде Тифлиской губернии, изрядно удивился, когда поздним вечеров к нему постучались в двери и вошедший нарочный из уезда вручил ему письмо. От самого господина уездного инспектора общественного призрения, Арнольда Евграфовича Зайкина, значит-ца. Не каждый день ему такие господа пишут. Честно говоря, вообще, ни разу не писали. Охрип письма-то почти и не получал, вовсе.
Руки у старосты потом покрылись. Письмо даже выскальзывать начало, все норовила на пол упасть.
— Петька! Петька, сукин сын, быстро подь сюды! — крикнул он сына, который грамоту хорошо разумел. Охрип тоже вроде грамотным числился, и даже некоторые слова мог разобрать. Только читать все равно заставлял сына. — Где тебя, ирода, носит? Спал что ли? Рожа вон вся сонная и опухшая. Всю жизнь проспишь. Я в твои годы и не спал вовсе, потому что батька меня цельными днями спину гнуть заставлял. Ибо понимал, что неслед лениться и бока пролеживать, — сонный и зевающий пацан, что стоял перед ним, кивал каждому слову, даже не думая перечить отцу. Смысла не было. Только себе хуже сделаешь, если рот откроешь. У старосты ведь на все один ответ: хворостину неси и снимай портки. Зад после такого вразумления долго еще огнем горит. Лучше уж помолчать. — На вот, чти мне! Чтобы все, как есть на бумаге! Кажную буковицу! Смотри у меня…
Мальчишка взял протянутое ему письмо и некоторое время внимательно вглядывался в сухой казенный шрифт, совершенно не похожий на рукописное письмо с его витыми завитушками. Здесь каждая буковка была похожа на свою соседку размеров и очертаниями. Глазу приятно было.
-…Всех малоимущих следует посчитать и составить соответствующие списки для последующих действий, — закончил вскоре читать младший Очечков. — Все, батюшка. Более ничаго не писано тута.
Староста же, морща лоб и почёсывая затылок, махнул на него рукой. Мол, поди прочь, зараза. Не мешай умным людям думать. А думы получались очень даже интересные.
— Это что же получатся, все голытьбу переписать нужно? — сам себе он задавал вопрос, снова и снова пытаясь вникнуть в суть документа. Сухие казенные фразы, выхолощенные, как бодливый козел, всегда тяжело ему давались. Не сразу он понимал их. Часто вот так сидел и разбирал каждое слово, стараясь, найти в нем смысл.
-…А на кой черт сие? Чаво же такое? Перепись какая-то. В листы вписывать будут и мужиков и женок. Не к добру это, — чуть подумав Охрип добавил. — А может и к добру. Помнится, гутарили, что безземельных нужно справить на переселение в Сибирь, — вспомнил он услышанный где-то слух. — Нежто, правда, хотят всю голытьбу в Сибирь закатать. Хорошо-то как. Всю эту шушеру отсель спровадить. А то плодятся только, а работать не желают. Вот пусть тама своих деток медведям показывают. Эх, надо поскорее энти самые спички составить. Погодь, лучше и вещи ихние собрать. Нужно братов собрать. Одному не справиться.
До самого утра в селе стоял дикий шум и нам. Орали мужики, визжали бабы кричали малые детишки, захлебывались от лая псы. Бедноту поднимали с постелей и в одних портах гнали на улицу, куда затем выбрасывали их немудреные пожитки. Разгоряченные богатеи и из прихлебатели лупили палками и плетьми тех, кто не хотел выходить из дома. Сам староста для устрашения размахивал старым дедовским ружьем. Мол, всех несогласных постреляет.
Угомонились все лишь к самому утру, когда всю сельскую бедноту согнали в самый центр села. К ним сам староста вышел и важно объявил, что всех отправят в Сибирь на поселение. При этом в руках держал ружью, а его прихлебатели стояли рядышком. Не денешься,словом.