И вот уже оба, покачиваясь и отпуская сальные ухмылки, направились в сторону девицы, которая при виде их испуганно вскрикнула и попыталась убежать. Куда там. Даже в подпитии парни легко ее догнали и загнали в какой-то глухой двор.
— Господа, что же вы пугаете бедную девушку? Не подходите ко мне, а то я буду кричать, — дрожал голос бедной девушки, пятившейся к каменной стене дома. Взглядом, полным отчаяния, она окидывала плотно закрытые окна и двери, уже и не надеясь на помощь. Конечно, эти трусы будут сидеть как мыши, даже не думая выйти. — Господа…
Оба великовозрастных оболтуса громко загоготали. Что им она сделает? Ничего! Сейчас они с ней хорошо развлекутся, как и с другими, что им попадались до нее. Ведь сладкая курочка! Пухленькая, кругленькая, так в руки и просится.
— Что у нас тут? Юбок-то сколько напялила, до сладкого не добраться, — фыркал Карл, жадно сдирая с пищавшей девушки платье. То, конечно, пыталась что-то сделать: шипела, царапалась, размахивала кулачками. Только второй юнец все это время крепко прижимал ее руки. — Ножки, ножки, Дитрих! Посмотри! — раздался треск ткани, и в темноте блеснуло обнаженное бедро. Девушка вскрикнула и судорожно забилась. — Держи ее лучше, Дитрих! Я никак не приноровлю…
Жадно сопевший парень начал спускать штаны, как сзади его кто-то с силой ударил, отправляя в недолгое забытье. Когда же Карл очнулся, и продрал глаза, то обнаружил себя в весьма интересном положении. С завязанными руками, он сидел прямо на брусчатке в том же самом дворе, где был только крепкий незнакомец в черном одеянии. Девушка и его друг с гимназии, Дитрих, пропали, словно их и не было, вовсе.
— Кто вы сударь? Немедленно развяжите меня! Вы знаете, кто я? — храбрился Карл, пытаясь напугать незнакомца. Тот же лишь негромко хмыкал в ответ, не выказывая и тени беспокойства. Стоял, как скала, скрестив руки на груди. — Мой отец дружен с самим бургомистром. Он только шепнет ему…
Скаливший зубы человек в черном резко наклонился.
— Тебя зовут Карл. Твое настоящее имя Мозес Мордехай Леви, что ты скрываешь от всех своих друзей и знакомых, — от услышанного Карл похолодел. Свое еврейское происхождение он довольно успешно скрывал. Поменял имя, фамилию. Прилюдно даже выказывал антисемитские взгляды. — Учишься на последнем курсе гимназии. Вечерами вместе со своими друзьями измываешься над припозднившимися гуляками. Особенно любишь измываться над женщинами, более всего предпочитая юных девиц. Я ничего не забыл?
Парень, засопев, дернулся, пытаясь вскочить на ноги и толкнуть незнакомца. Не вышло ничего. Тот оказался настороже, сразу же съездив Карла по морде. После начал яро того месить сапогами, успокоившись лишь тогда, когда усталость стала брать свое.
— Кстати, — едва отдышавшись, проговорил незнакомец. — Тебе просили передать привет… Сейчас… Слово в слово нужно, — пока парень булькал кровью, тот рылся в кармане. Наконец, в руке незнакомца оказался небольшой клочок бумаги, текст с которого он и начал зачитывать. — Карл Маркс, как человек, ты подонок. Как философ, дерьмо. Лучше иди в судейские чиновники, как твой отец. Не послушаешься, вернусь и глаз на ж… натяну.
-//-//-
Бывший дом купца первой гильдии Макарова, что находился на самой соборной площади Тифлиса, был ярко освещен. В окнах второго этажа добротного каменного дома виднелись фигуры людей, сновавшие вдоль окон.
— Сарочка, вечерять пора. Чем нас потчевать будут? — в предвкушении Исаак оглядывал богато сервированный стол. В самом центре красовалась яркая фарфоровая супница, вокруг которой словно утятки возле мамы-кряквы стояли глубокие тарелки. Была красиво разложена розоватая ветчина с прослойки жира, аккуратно нарезанный домашний сыр. Чуть дальше взгляд падал на соленые грибочки, огурчики. — Душа моя, ты про курочку не забыла? Я же просил тебя… А, вижу-вижу. Не забыла.
При виде спрятавшегося за супницей жареного цыплёнка он расплылся в улыбке. Не забыла супружница. Приготовила, как он любит… Вот, как жизнь повернулась. Еще недавно ему пустого супчика было за счастье похлебать. Бывало вечерять всей семьей приходилось пустым квасом и краюхой хлеба. Сейчас же вона как: уже от ветчины с наваристыми щами рожу кривит. Нехорошо то; только Бога гневить.