— Итак, — приветливо улыбаясь, сказала она, — прежде всего тебя нужно поздравить, а?
— С чем?
Улыбка Анны стала еще шире.
— Ну как с чем? А герр Веглер?
— Откуда это вам известно? — опешила Берта.
— Не все ли тебе равно? Мало ли у меня возможностей, — не без гордости усмехнулась Анна.
— Нет, все-таки скажите, — настаивала Берта, и не из любопытства, а потому, что вдруг испугалась. Как ни сильно она полюбила Вилли, все же нельзя сказать, чтобы она знала его достаточно хорошо. Мужчины часто хвастают своими любовными делами. Неужели и Вилли разболтал про нее на заводе? — Пожалуйста, скажите, — повторила она. — Мне очень нужно знать.
— Да никакого колдовства тут нет. Когда заводской рабочий не ночует по субботам в бараке, естественно, начальство интересуется, куда он ходит. Вот и все.
— Значит, за Вилли следили?
— А что тут такого? Сейчас война. Всех нужно проверять. Но так или иначе, все оказалось благополучно. Герр Веглер ночует по субботам у фрау Линг. Великолепно! Все довольны. Само собой, меня поставили в известность. При первой же возможности я вызвала тебя. А теперь скажи, как у вас дела?
— Хорошо.
— Все уже решено? Вы поженитесь?
— Все решено.
— Отлично. Надеюсь, ты уже беременна?
— Нет.
— В чем же дело?
Молчание.
— В понедельник утром доктор Цодер с завода принимает в городе. Поезжай, он тебя осмотрит.
Берта почесала крохотные оспинки возле носа.
— Зачем меня осматривать? Я здорова.
— Как зачем? Чтобы выяснить, почему ты не беременеешь.
— Я и так знаю почему. Потому что не хочу. Вот выйду замуж, тогда и забеременею. Но не раньше.
— Ах, вот что! — холодно сказала Анна. — В тысяча девятьсот сорок втором году немецкая женщина рассуждает так, как рассуждала ее бабушка!
— И в тысяча девятьсот сорок втором году ублюдок будет ублюдком!
Это окончательно вывело Анну из себя.
— Не смей говорить такие слова! Ребенок есть ребенок! Думаешь, тебе удастся опоганить чистое немецкое дитя грязным словом? Это только мысли у тебя грязные! Стыдно тебе!..
Берта пожала плечами… Она стояла, положив руки на бедра, крепко упираясь в землю сильными, толстыми, широко расставленными ногами. Наступило долгое молчание.
Анна, решив пойти на мировую, повернула разговор иначе.
— Кстати, я все собиралась тебя спросить: в твоей учетной карточке сказано, что у тебя было трое детей, но остался в живых только один.
— Да, Руди. Он в армии.
— Я знаю Руди. Очень хороший мальчик. А двое других умерли, должно быть, еще до того, как я сюда приехала?
— Да.
— Болели, наверное? Это следовало бы отметить в твоей карточке. До чего небрежно тут вели учет, просто скандал!
— Они умерли еще совсем маленькими, — спокойно сказала Берта. — Девочки… Заигрались, и меньшая упала в колодец — так мы потом себе это представляли, — а старшенькая старалась ее вытащить.
— Какое горе, ужас! Но хорошо, что они были не хворые.
Молчание.
— Когда же вы собираетесь пожениться?
— Руди хочет познакомиться с Веглером. А потом уж… Руди собирается приехать в отпуск.
— Значит, скоро?
— Думаю, через две-три недели.
— Только-то? Ну, срок невелик, отчего же ты боишься забеременеть?
Берта лукаво улыбнулась.
— Раз срок невелик, отчего же мне не подождать?
— Но мало ли что может потом случиться.
— Ха, вот именно. Потому-то я и не спешу.
— Но как ты можешь, Берта, в таком деле думать только о себе? Ты же все-таки не эгоистка. Гитлер надеется, что каждая здоровая женщина во время войны исполнит свой долг. А это значит — рожать детей…
Молчание.
— Ну, так как же?
Молчание.
— Берта, пойми ты наконец, это уже не твое личное дело. Я расспрашиваю вовсе не из любопытства. Это дело всего немецкого народа.
Молчание.
— Ах, уж эти мне крестьяне! — засмеялась Анна, — когда заупрямитесь, вас ничем не проймешь, хоть об стену головой бейся! Что ж, ладно, мы еще поговорим. До свиданья, Берта.
— До свиданья.
Это было начало их борьбы. Через неделю Анна зашла к ней. Есть ли вести от Руди? О, значит, отпуск откладывается? Подумать только, сколько времени уходит зря! Так можно потерять несколько месяцев. А какой смысл? И как это непатриотично!