И после всего этого Берта, ожидавшая от Вилли по крайней мере утешительных слов, вдруг услышала:
— Ты представь себе, сегодня десять тысяч убитых. Вот что означает война.
— Что такое? — удивилась Берта.
— Ты только подумай, Берта. Вот что значит война. Сегодня на земле не стало десяти тысяч человек. А на самом деле, наверное, вдвое больше.
— Ты что, совсем меня не слушал, Вилли?
— Нет, слушал. Конечно, слушал. — Он смущенно хрустнул пальцами.
— Ну скажи, о чем я говорила? И не хрусти пальцами, Вилли, терпеть этого не могу. У меня мурашки по телу ползают.
— Прости… Ты говорила о Розенхарте.
— А что я о нем говорила?
— Я все слышал, Берта. Только вдруг подумал: «Сегодня за один день погибло такое множество людей. И среди них, должно быть, есть и женщины и дети». Помню, в восемнадцатом году сидишь, бывало, в окопах, смотришь на луну и думаешь: «Вот эта самая луна светит сейчас над мирными спящими городами. Неужели это возможно?» И сейчас я опять думаю про все это.
— Да, ужас! — согласилась Берта, пожав плечами. — Но что толку думать об этом?
— Зачем это нужно? Вот о чем я все время думаю.
— Что ты хочешь сказать? Ведь мы воюем. Ты бы лучше делал, как я, Вилли. Я стараюсь не думать о войне. Если и подумаю, что моего Руди могут отправить на русский фронт, так сейчас же стараюсь забыть про это. Что толку ломать себе голову? На свете всегда что-то случается, даже когда нет войны. И люди, должно быть, всегда погибают ни за что ни про что или мрут с голоду. Но что тут поделаешь? Надо заботиться о себе — вот и все. Нельзя думать о целом свете…
— Почему вообще бывают войны? — спрашивал себя Вилли. — Кто затеял эту войну? Может, та самая шайка, что затеяла и прошлую, — фабриканты пушек, как всегда говорил Карл? И когда же настанет мир? И какой будет жизнь потом? Вернутся ли прежние дни, прежняя Германия? Или национал-социалисты останутся на веки вечные?
Его вопросы и особенно внезапная молчаливая задумчивость пугали Берту.
— Слишком много думаешь, — говорила она. — Если кто-нибудь услышит, о чем ты спрашиваешь, ей-богу, будет беда.
А Вилли, уставившись на нее голубыми рассеянными глазами, размышлял вслух:
— Да, беда. Вот слово, о котором тоже стоит подумать. Беда. Я всегда боялся попасть в беду, так? Да, что верно, то верно.
— Интересно, кто же это хочет попасть в беду, Вилли? О чем ты толкуешь? Что хочешь сказать?
— Ничего, Берта, ничего, — мягко отвечал он. — Я просто думаю. Стараюсь доискаться.
— Чего ты хочешь доискаться, ну, чего?
— Не знаю. Что-то чувствую, а понять не могу.
— Ей-богу, можно подумать, что ты спятил. Хватит тебе думать. Поиграй на аккордеоне.