Он страстно поцеловал ее, погладил пальцами по лицу, потом вышел за дверь.
Берта кинулась в спальню и сбросила с себя халат. Морщась от какой-то тайной душевной боли, она стащила через голову розовую ночную рубашку. «Мой родной сын! — думала она, швырнув рубашку на пол. — Какие звери эти мужчины!»
Она снова накинула халат и вытащила из комода вторую рубашку, потом подбежала к шкафу и сорвала с вешалки мягкий темно-красный свитер. И, наконец, по пути в кухню схватила флакончик духов, который еще час назад казался ей такой драгоценностью.
Она открыла печную дверцу, сунула в темное отверстие скомканную газету и подожгла. Со злобой она смотрела, как вспыхнула газета. Розовая ночная рубашка полетела в огонь. Шелк мгновенно запылал, и ей почудилось, будто она видит в огне лицо Руди. Она торопливо бросила сверху вторую рубашку и вскрикнула, глядя, как яркий огонь лижет блестящую материю. Берта хотела было бросить в печь и свитер, но вдруг остановилась, ее вытянутая рука, державшая свитер, застыла в воздухе. «Да ведь это же глупо! — кричал ей внутренний голос. — Тряпки — это только тряпки. Свитер — ведь только свитер. Что дурного может быть в свитере? Что я делаю! Жечь такие прекрасные вещи просто безумие!»
На секунду у нее закружилась голова. Что скажет Вилли?.. Рассудок быстро подсказал ответ: Вилли ничего не узнает. Она припрячет свитер подальше, а после как-нибудь раздобудет краски. Стоит только перекрасить свитер, и что получится? Другой свитер. Она что-нибудь выдумает — скажет, например, что свитер прислала двоюродная сестра. Месяцев через шесть, когда начнутся морозы, теплый свитер ей будет необходим, Вилли уже обо всем забудет. Что бы Руди ни натворил, теперь уже ничего не поправишь. Конечно, это возмутительно, но почему ее должна мучить совесть из-за какого-то свитера? Это ребячество. Ночные рубашки теперь пропали, но потеря не велика. Это просто безделушки, которые наверняка разлезлись бы после второй стирки. Но уничтожать такой прекрасный свитер или духи — это чистое безумие.
Берта закрыла печную дверцу. Побежав в спальню, она аккуратно сложила свитер и спрятала его в ящик комода под стопку других вещей. Флакончик духов она засунула в другой ящик и быстро вернулась в кухню. Она с удовлетворением заметила, что пахнет горелой материей: Вилли не разберет, в чем дело. Неслышно ступая, она подошла к входной двери. Вилли стоял у калитки спиной к дому, опустив голову.
— Милый, — окликнула она. Вилли медленно обернулся. — Иди, милый! — Берта бегом вернулась в спальню.
Вилли вошел в кухню, ноздри его дернулись от запаха гари. В щели печной дверцы виднелись перебегающие по золе последние искорки. Он вошел в спальню и закрыл за собой дверь.
Берта лежала обнаженная, с нежной трепещущей улыбкой на губах. Вилли присел на кровать, пальцы его комкали простыню.
— Берта, любимая, — тихо сказал он, — спасибо тебе… за то, что ты сожгла эти тряпки.
— Молчи, — сказала Берта. — Все забыто. Я это сделала не только ради тебя, но и ради себя, Вилли.
— Да, — неуверенно произнес он. — Я знаю. Вот почему я… я люблю тебя, Берта.
Она прижалась губами к его руке.
— Ты больше не хочешь уйти от меня, Вилли?
— Нет. Как ты могла так подумать?
— Я так испугалась…
— Но после войны…
— Молчи, — сказала она. — Потом поговорим. Сейчас ты ляжешь со мной, Вилли. Обними меня.
— Прошу тебя, — сказал Вилли почти робко, — после войны, когда Руди вернется домой, я хочу… мы уедем с фермы, Берта. Клянусь, милая, я найду тебе другую ферму. А, может быть, даже… может, мы уедем в другую страну. Тут у меня было слишком много горя. Иной раз мне просто трудно тут дышать. Я еще не так стар, я могу заработать на жизнь где угодно.
— Молчи, — перебила Берта. — Мы еще успеем поговорить.
— Но я хочу знать сейчас. Ты поедешь со мной?
— Да, — прошептала она. — Пока ты будешь называть меня женой, я всегда буду там, где ты.
— Спасибо, — пробормотал он. — Спасибо тебе, Берта. Бог тебя благословит.
— Милый, — зашептала она, — брось ты об этом думать. Положи сюда голову, вот сюда, где наш ребенок.
Медленно, с пылающим лицом она притянула к себе его голову.
— Мы вырастим его таким, как ты, — сказала она. — Мы сделаем из него хорошего, честного человека, да, Вилли? Да, мой хороший, любимый Вилли?
Она крепко прижала его голову к своему мягкому теплому животу.
Глава двенадцатая
В понедельник, как обычно, ровно в полдень гудок возвестил о перерыве на обед. В кузнечном цехе выключили ток. Вилли с минуту постоял, устало моргая глазами и еще чувствуя всем телом ритмические удары уже остановившегося парового молота. Потом он положил щипцы, тщательно вытер лицо и грудь вынутой из кармана тряпкой и торопливо пошел к шкафчику за своей курткой. Столовая была довольно далеко, а через тридцать минут он должен был вернуться на место.