— А?.. Что?.. Кто там? — ответил Биронский по-польски.
Вилли застонал, услышав слова на чужом языке. Берта сказала, что пленный говорит по-немецки. Неужели же он опять потерпит неудачу оттого, что они говорят на разных языках?
— Поляк! Сюда, к окошку, — в отчаянии прошептал он. — К окошку.
— Кто там? — на хорошем немецком языке спросил поляк. — Где вы?
— Здесь, — почти крикнул Вилли, не помня себя от радости. — Маленькое окошко в стене, с планками. То, куда светит луна. Ты видишь?
— Да, я вижу, — медленно произнес голос поляка.
— Подойди сюда. Ты можешь встать на что-нибудь? Мне нужно поговорить с тобой.
Поляк не ответил, но Вилли слышал его шаги, потом шорох — очевидно, он что-то тащил. Наконец в окошке появилась голова Биронского.
Как на всех пленных, которых Вилли встречал раньше, на Биронском были видны знакомые стигматы рабства: бритая шелушащаяся голова, запавшие щеки, бледное одутловатое лицо. Но этот человек был старше того, который работал с ним в кузнечном цехе.
— Слушай, поляк, — взволнованно прошептал Вилли. — Ты меня слышишь?
— Да, хозяин.
— Не называй меня хозяином, — пробормотал Вилли. — Не я твой хозяин. Называй меня как-нибудь иначе. Мое имя— Вилли. Так меня и зови.
Поляк ничего не ответил.
— Как тебя зовут?
— Стефан Биронский, поляк, хозяин.
Вилли прикусил губу.
— Биронский, слушай меня. — Он запнулся, подыскивая слова. — Я немец, но у меня нет к тебе ненависти. Я бы не запер тебя в сарай и не стал бы покупать тебя за деньги, как скот. Ты человек — и я человек, я хочу помочь тебе. Ты понимаешь меня, Биронский? Я немец, но хочу тебе помочь. Мне жаль тебя.
Молчание. Потом, как замедленное, слабое эхо его слов, до Вилли донесся шепот:
— Помочь?
— Да. Я хочу помочь тебе бежать! — воскликнул Вилли с безудержным ликованием в сердце.
Опять молчание. И опять одно слово, как эхо:
— Бежать?
— Разве ты не понимаешь? Убежать отсюда. Я все придумал, я знаю…
— Прошу вас, — робко перебил поляк. — Я голоден. Я не ел целый день. Мы все время шли…
— Ах, черт! — простонал Вилли. — Я бы тебе дал поесть, но у меня ничего нет… Постой, я придумал. Я залезу в курятник и достану тебе яиц, но не сейчас, попозже.
— Да, яиц, — сказал Биронский. — Пожалуйста, хозяин, яиц. Я болен. Яйца, это очень хорошо. Мне нужно доктора.
— Хочешь курить?
— Курить?
— Я сверну тебе сигарету.
— Нет… Нет, хозяин. Курить запрещено. Но если бы яиц…
— Сейчас я не могу достать их, надо немножко подождать. Меня могут увидеть.
— Да, хозяин, прошу вас.
— Но послушай меня, Биронский. Разве ты не хочешь бежать? Я все уже обдумал. Я достану тебе немножко денег и какую-нибудь одежду. Я дам тебе свое удостоверение личности и какой-нибудь еды. Потом, когда ты будешь готов, я выломаю дверь. Замок не очень крепкий, это будет нетрудно. Я могу сделать это в любую ночь, когда ты скажешь. И могу написать письмо твоим родным, чтобы они знали, что ты скоро придешь.
Поляк молчал. Он пристально разглядывал Вилли через косые планки окошка.
— Ну? Что же ты молчишь? Ты говоришь по-немецки, с моим удостоверением ты можешь убежать.
— Бежать запрещено, — тупо сказал Биронский.
— Конечно, запрещено. Но здесь они будут обращаться с тобой, как с собакой, пока не загонят тебя в гроб, а с моим удостоверением ты можешь убежать. Что ты теряешь?
— Меня поймают, — тупо сказал Биронский, — и будут бить. — Глаза его внезапно оживились и лихорадочно заблестели. — А для чего вы это затеяли? Хотите, чтобы мне было еще хуже? Конечно, вы принесете мне яйца, а потом меня изобьют за воровство. Уходите. Я вам ничего плохого не сделал.
— Да нет же. Послушай, я только хочу тебе помочь. Почему ты мне не доверяешь? — умоляюще сказал Вилли. — Разве ты не понимаешь, что это опасно и для меня тоже? Почему ты мне не веришь?
Пленный открыл рот, но не издал ни звука. Потом хрипло и злобно крикнул:
— Верить вам? Верить немцу? Немцу? — и сразу задохнулся, будто что-то его душило. — Что я говорю! Я не то хотел сказать. Я верю вам. Я верю вам, хозяин. Конечно. Только уходите.
Он исчез в темноте, и оттуда донесся его тоскливый, умоляющий голос:
— Уходите. Не впутывайте меня в беду, прошу вас, хозяин. И яиц мне не надо.
Вилли свалился с ведра, словно от удара. Он упал на колени, закрыл лицо руками и заплакал.
Книга третья
ВИДЕНИЕ ЯКОБА ФРИША
(Август 1942 года, от б до 11 часов утра)
Глава тринадцатая