Так наступил день на заводе. Медленно светлеющее небо смотрело вниз на этот лес, изрыгающий танки, с безмятежным равнодушием созерцало камуфляжные сетки, фальшивые деревья, нарисованные луга и кустарник, сделанный из проволоки и тряпок. И ему было все равно. Это небо видело много жестокостей и увидит еще немало. Ему не было дела до людей, до их добра и до их зла.
6 часов 5 минут утра.
В одной из комнат административного корпуса, занимаемой сейчас комиссаром гестапо Кером, у телефона стоял Баумер. Он слушал доктора Цодера, что-то доказывавшего ему на другом конце провода. Его пальцы выбивали на столе нервную дробь. За столом сидел комиссар с чашкой чуть теплого ячменного кофе в руках. Его красивые глаза опухли и слегка покраснели, но поросячья физиономия была по-прежнему спокойной, солидной и безмятежной, — иначе говоря, он держал себя как истый блюститель интересов государства. Кер читал и перечитывал какую-то страничку своей черной записной книжки.
Эта спокойная сосредоточенность была сущим притворством— с таким же видом он мог читать биржевую сводку. Сведения, которыми он располагал, были крайне неутешительны. Он раздраженно подумал, что сейчас знает о деле Веглера не больше, чем пять часов назад. Кер любил повторять своим коллегам: «Есть некий артистизм в том, чтобы составлять из отдельных нитей стройную систему и сочетать логику с философией и психологией в целях выявления правды. Это работа правильная и четкая, она заставляет жизнь идти по намеченному курсу, не сбиваясь в сторону». Но полицейский инспектор оправдывал свое кредо только в тех случаях, когда добивался успехов. Саботаж среди его рабочих доставлял Керу не больше удовольствия, чем священнику — пьянство и буйный разгул среди его паствы. И дело было не в самолюбии и не в тревоге за свое положение. Репутация его была настолько прочной, что не могла пострадать от случайной неудачи. Если перспектива докладывать начальству о неудаче смущала его, так только потому, что он идеализировал свою профессию. «Врач государства», как он иногда с удовольствием думал о себе, не может допустить существование преступного гнойника в государственном организме. И поэтому, несмотря на растерянность и гнетущую усталость, он продолжал изучать свои заметки и рыться в кипе папок с личными делами на столе… и повторять себе каждый раз, когда его энергия иссякала: «Встряхнись, дружище, где-то тут ключ ко всему. Твой моральный долг найти его».
Баумер положил трубку; Кер поглядел на него, вскинув брови.
— Есть что-нибудь новое? — с надеждой спросил он.
Арбейтсфронтфюрер покачал головой, нервно барабаня пальцами по столу.
— Веглер все еще без сознания.
— Вы уверены, что ваш доктор достаточно опытен?
Баумер кивнул. Его точеное лицо осунулось, в голубых глазах появился стеклянный блеск.
— Да, Цодер знает свое дело. Он хочет ему что-то вспрыснуть немножко попозже. Он ничего не может обещать. Нам не повезло — вот и все. — Он сделал усталую гримасу. — Можно сказать: счастье на стороне преступников.
— Быть может, дело обернулось бы иначе, если бы я смог поговорить с Веглером. А так я нахожусь в очень трудном положении, — хмурясь, сказал Кер.
«Отговорки, отговорки, — раздраженно подумал Баумер. — Если бы голова твоя была хоть чуточку умнее твоего жирного зада, ты бы уже что-нибудь разнюхал». Вслух он сказал:
— Ну, я должен вас покинуть. Прежде чем вы приступите к дальнейшей работе, советую вам собрать рабочих, которые уже знают о Веглере. Им необходимо заткнуть рты.
Кер кивнул.
— Может быть, вы подскажете, какой линии мне следует держаться?
— Да. Что если, скажем, так — никакой лжи, только откровенное объяснение политических причин: если, мол, станет известно, что человек, получивший крест за военные заслуги, совершил саботаж, это деморализует рабочих. Поэтому вы приказываете держать язык за зубами. Если просочатся какие-нибудь слухи, они ответят за это.
Кер погладил свой пухлый подбородок.
— Хорошо, но…
— Но что? — С загадочной улыбкой Баумер поглядел на смущенное лицо комиссара. — Итак, что вы хотели сказать?
— Если, как вы говорили герру Кольбергу, вы намерены объявить виновным поляка фрау Линг… — Кер остановился и снова вскинул брови.
— Да, намерен.
— В таком случае, не лучше ли сказать рабочим, что я открыл нечто новое, а именно, что поляк был сообщником Веглера? Понимаете? Нет смысла признаваться, что мы… — Он закашлялся и опять замолчал.