— Тише, — перебил его Фриш. — Вас услышат.
— Будь они прокляты! — шепотом продолжал Цодер, — отныне и во веки веков будь прокляты все немцы! Это зачумленный народ! Раса поработителей. Вот уже семьдесят лет, как мы стали такими. Все без исключения. Пусть только вас возьмут в армию, и вы тоже станете пожимать плечами: я, мол, должен подчиняться приказу!
— А Веглер? — мягко спросил Фриш. — Разве он тоже такой? Вы ведь сами понимаете, он не такой, как другие. Он дал сигнал англичанам. Нет, вы так и не объяснили, что такое Веглер, мой логически рассуждающий друг, и те немцы-антифашисты, что на моих глазах погибали в концлагерях. Больше того, вы сами знаете, что немцы бывают разные.
Цодер молчал, кусая губы.
— Послушайте, — сказал пастор. — Мы живем в недоброе время. Разве я это оспариваю? Я не был в Польше, но газеты я читаю. «К двенадцатому июля Роттердам будет очищен от евреев… Части СС карают деревню за укрывательство партизан…» Я понимаю, что это означает. Между строк я читаю об убийстве ни в чем не повинных людей. История не сможет зарегистрировать все преступления этих страшных лет…
— Преступления немцев, — вставил Цодер.
— Да, немцев. Но вы не младенец, вы должны понимать, что зло родилось не вчера. Мы прожили с ним бок о бок много лет, Цодер. — Голос его стал злым. — Черт вас возьми… Вы видели, как эти негодяи захватили власть на горе нашему народу. Вы видели, как одурачивали людей, как затыкали им рты. Никакой тайны не было. Так происходило повсюду. И так может случиться опять. А теперь наш народ, одураченный, озверевший, разносит эту чуму по всему миру. Да, мы виноваты в этом! Должны ли мы наложить на себя епитимью и стремиться к искуплению? Должны ли мы очистить нашу культуру от милитаризма, от расовой гордыни? Да, да. И должны ли мы возместить…
— Возместить? — почти закричал Цодер. — Разве можно вернуть к жизни хоть одного безвинно убитого? Разве сто миллионов сердец облегчит какая-то епитимья?
— Тише! — сказал Фриш. — Будьте же…
— Какая чепуха! — опять перебил его Цодер, понижая голос. — Неужели, божий человек, это и есть ваша мораль, эти пустые слова об епитимье?
— Нет, — грустно ответил Фриш. — Вы не хотите меня слушать, поэтому и не понимаете.
— Чего я не понимаю?
— Что зло на земле не ново! — Голос пастора задрожал от волнения. — В Риме сжигали христиан, а готы разгромили Рим; в Англии протестанты убивали католиков, а во Франции католики устроили резню протестантов. Зло не ново, друг мой, и ни один народ не обладает монополией на добро: нужно понимать истоки зла — оно не зарождается в воздухе, его не приносит ветром, у него есть свои источники и причины, свои условия для роста и существования. И это нужно понять!
Цодер криво усмехнулся.
— Это и есть ваша логика? Общественное развитие движется вперед. Сифилис я лечу не заклинаниями, как раньше лечили его знахари. И нет оправдания современным людям, если они ведут себя, как каннибалы.
— Отлично, — сказал Фриш, — но какой вывод вы делаете из этого?
— Должно прийти возмездие! — шепотом сказал Цодер, близко наклоняясь к Фришу. — Необходимо защитить человечество. Этот очаг чумы должен быть сметен с лица земли. Вот ради чего я живу — чтобы увидеть возмездие.
— Да, — сказал Фриш, — возмездие должно прийти, это верно. Но в восемь часов придет Баумер, и я вас спрашиваю: кому вы будете помогать, ему или Веглеру?
— Не знаю, — простонал Цодер, прикрыв глаза дрожащей рукой. — Тут нет логики. Мне следовало бы дать Веглеру умереть и покончить со всем злом. Я знаю… знаю… Веглер — враг Баумера. Я тоже враг Баумера. Это меня и сбивает с толку. Я хотел поговорить с вами…
Фриш вдруг протянул руку и тронул Цодера за плечо.