— Да такой же мент, как и ты, майор. Теперь, наверное, подполковника досрочно дадут… Впрочем, какой из меня сейчас подполковник?.. А бегал, как гончая, зачеты всегда «на отлично» сдавал… Зам командира ОМОНа был. Да, был. Откомандовался. Отбегался… — Говоривший тяжело вздохнул и умолк.
— Тебя где ранило, майор? — спросил Тягунов.
— Возле Шатоя. Тоже, вроде тебя, сунулся бойца спасать…
— Что ж об этом жалеть? Бойца сохранил?
— Сохранил, конечно. То бы ему идти… м-да.
Бывший зам командира ОМОНа одного из уральских городов помолчал, потом, вдруг разозлившись, стал говорить напористо, с сердцем:
— Ведь какие сволочи эти чечены! Везде мин понатыкали, шагу не ступишь. Ночью гад снайпер караулит, днем — мина… Ну ничего, мы их тоже не жалели, они наших гранат и мин тоже наелись. Мочили мы их как… — Он не подобрал нужного слова, да и воздуху в легких не хватило.
— Сколько ж в тебе злобы, Погорельцев! — подал голос сосед слева от Тягунова. — И ногу потерял, и работу, а все злобствуешь. Скажи спасибо, что живой остался. Чуть бы ближе оказался к мине и…
— Я потому и злобствую, что чеченов не добил, а на койке вот этой оказался! — рыкнул майор Погорельцев. — Калекой, гады, сделали, из строя вышибли! А так бы я не успокоился, пока лично до Дудаева не добрался, до логова его лесного, или где он там прячется. Я бы его лично пристрелил, лично! Сколько он бед и несчастий на Россию и свой народ обрушил! Свободы ему, видите ли, захотелось! Сосали-сосали Россию семьдесят с лишним лет, насосались, как пиявки, а теперь — ишь, суверенитет ему подавай. Он для себя дворцы будет строить на награбленные деньги, шах какой нашелся!
— Наши тоже хороши, не Дудаев войну начал.
— А Ельцин правильно ее начал! — сейчас же возразил Погорельцев. — Я бы на его месте то же самое сделал. Он по Конституции поступил. Государство есть государство, порядок должен быть. А залупаешься — по морде получи, другим пример не подавай. Пусть теперь чечены помуздыкаются со своим Грозным! Его сто лет восстанавливать! Похлеще Сталинграда разбили.
— Ну, что ты!.. Россия добрая, поможет. Уже и сейчас помогает — стройматериалы в Чечню поехали, деньги… Триллионы! Я не помню точно цифру, что-то за пять с половиной… Сумма! Это сколько нулей, Погорельцев?
— А, нули! — отмахнулся тот. — Не в них суть. Хотя оторвать от России в который уже раз такие деньжищи… И война ведь чего-то стоит — те же триллионы, не иначе. А пусть бы сами чечены и повозились с Грозным. Поняли бы, что старшего брата слушаться надо. А то еще царская Россия вытянула их из феодализма, уму-разуму научила и что получила взамен? Какую благодарность? Да и вообще от всех кавказцев?.. Мы ведь как жили, вспомни: русские дураки все народы богаче себя сделали. На, хохол! На, грузин! На, кыргыз!.. Кушай хорошо, сладко, строй себе метро, дома, дороги асфальтовые, учись в наших вузах, там тебе место уже забронировано. У них вузы эти самые понастроили, учили… на свою голову. Стоило только Горбачеву заикнуться о конфедеративном Союзе, или чего он там замышлял, стоило вожжи ослабить — все тут же разбежались. Десятки ханов-президентов появились, суверенные государства, республики, края, чуть ли не области… Она, эта независимость, всем нам боком вышла. Лежим вот без рук да без ног. Президенты эти гребаные в персональных «боингах» летают да золото-доллары на сберкнижки сгребают. А Россия как была нищая, так и осталась. Да еще и в войну нас втянули… А в Чечне этой все равно порядка не будет, если там власть не применить. Уйди сейчас федеральные войска, что начнется? Грызня и новая бойня между чеченами. С одной стороны — Дудаев со своим войском, с другой — Хаджиев с Автурхановым, с третьей — Лабазанов, он дудаевцев ненавидит, они у него родственников перебили; там Хасбулатов голос подает, у него большой авторитет на родине, много бы людей за него проголосовали… Я думаю, там русский наместник президента нужен с большими полномочиями. Чтоб политику повел жесткую, но справедливую: оружие сдать, к чертовой матери, выбрать всем народом их президента и всем народом решить — жить дальше с Россией или нет? Я бы лично на месте Ельцина отпустил Чечню на все четыре стороны — сколько можно с ними мучиться?
— Конечно, не хотят с нами жить — пусть отделяются, чего их насильно держать? — вступил в разговор еще кто-то из дальнего угла палаты. — Нефть отключить, электричество, газ… и всех попросить, к чертовой матери, по домам, в горы свои вернуться, в аулы. Пусть!
Уже через пять минут спор в палате накалился, раненые офицеры стали кричать, доказывать каждый свою правоту и правду. Сбежались врачи и медсестры, потребовали тишины…
Тягунов все это время лежал молча, закрыв глаза. Ни спорить, ни даже думать ему больше не хотелось. Что тут спорить — все ясно: все они пострадали из-за политики, которую проводят в стране определенные круги. Дудаев, конечно, виноват. Но не сам ли Ельцин ездил в свое время по республикам и раздавал этот самый суверенитет? И сейчас стоит его лицо перед глазами, когда он был в Башкирии и, размахивая руками, в окружившей его толпе сыпал налево и направо: «Берите себе суверенитета, сколько осилите… Все народы должны быть свободны и независимы…» Дудаев и попался на эту удочку — Россия никогда не станет разрушать свою целостность. В противном случае она просто погибнет. И кто же это будет держать у власти правителей-самоубийц?..
Невероятная усталость навалилась на Тягунова, слабость разлилась по всему искалеченному телу. Слабость смежила веки, и он заснул.
…Потекли тягостные, похожие один на другой дни лечения. Ему меняли повязки, делали уколы, чем-то поили и почти насильно кормили — Вячеслав Егорович хандрил, есть ему совсем не хотелось. Он — деятельный и энергичный человек — тяжело сейчас переживал неподвижность, явную свою инвалидность. «Калека! Калека! — говорил он сам с собой. — Кому я такой нужен? Что я могу теперь в этой жизни?»
Он со страхом ждал встречи с Татьяной. Был рад, что она не появляется здесь, в царстве боли и страданий. Может, она ничего не знает про него? Хорошо, если так. Пусть узнает об этом как можно позже — он хотя бы сможет сидеть… А лучше бы она совсем ничего не узнала, лучше бы он ушел из ее жизни, не причиняя еще одного горя этой и так настрадавшейся женщине. Сколько уже бед свалилось на нее, а теперь вот и он, человек-обрубок, без руки и без глаза… Почему он не умер сразу, там, в «бэтээре»? Как можно жить в таком состоянии, как он может надеяться на внимание и заботу с ее стороны, они ведь просто потянулись один к другому…
Да не просто! Они полюбили друг друга! О чем ты думаешь, Тягунов?! Как тебе не стыдно?! Почему ты все решаешь за Татьяну? Ты же знаешь преданность и верность русских женщин. Разве мало примеров женской самоотверженности? Вспомни историю Великой Отечественной, Афганистан…
Она мне ничего не должна! Я не хочу ее обременять! Я не имею права этого делать!
Не решай за нее. Подожди. Посмотри ей в глаза. Ты все поймешь. Ты не знаешь, на что способна эта женщина.
Не знаю… Но я не хочу мучить ее.
Успокойся. Постарайся заснуть. Сон — лучшее твое лекарство. Оно лечит душу. А время все расставит на свои места. Потерпи. Сожми зубы и улыбнись. Ну, Вячеслав Егорович! Посмотри за окно — май, солнце, зелень! Жизнь продолжается. Живи, Вячеслав Егорович!..
Малость окрепшего, способного уже перенести полет в самолете Тягунова погрузили в числе других раненых на «борт», и через два часа он был в родном Придонске.
Раненых в самолете оказалось тридцать шесть, в основном солдаты-десантники и морпехота с Севера. Один из них, увы, не долетел до нового госпиталя…
Белые, с красными крестами машины «скорой помощи» подогнали прямо к самолету; те, кто мог, вышли сами, а Тягунова и еще десятка полтора тяжелораненых вынесли на носилках. И первое, что он увидел внизу, у трапа, — мокрое, заплаканное лицо Татьяны. Она, расталкивая людей, бросилась к нему.
— Слава-а… Славик! — простонала, схватила его за здоровую руку, прижала к губам. А он, чувствуя, что на них смотрят десятки пар глаз, высвободил руку, погладил ее по волосам.