Муромцев достали окончательно, и они взялись за дубье. Мысль была такая, чтобы князь, все его прожорливое семейство и наглые греки шли к своим чертям поздорову.
Но тут Константин одел парадные одежды, попы тоже принарядились, они стали красиво петь, вышли к «бесчисленному сборищу бунтовщиков» с иконой, и дикари в неопознанном ужасе попадали наземь, как пшеница под залпами Перуна.
— Крести нас, отец! — будто бы выли зомбированные муромцы...
Таковые же чудеса, явно списанные друг у друга, приводят еще несколько церковных просветителей.
Более-менее приличное Чудо случилось-таки на родине нашего Православия — в Херсонесе. В 1095 году половцы разгромили Киево-Печерский монастырь и всю братию во главе с преподобным Евстратием продали херсонскому еврею. Этот достойный человек захотел улучшить свойства товара для перепродажи и стал принуждать Евстратия и 50 его сострадальцев к отречению от веры. За это церковный Историк далее зовет еврея не иначе как «жидовин». И вот, значит, на категорические требования Жидовина Евстратий гордо отвечает, что лучше нам сдохнуть, — ты нас все равно не кормишь, — чем подчиниться наглому наезду.
— Ну, как хотите, — сказал Жидовин, — мне расходов меньше.
Но перестарался гадюка! Товар с голодухи испортился весь. Ну, почти весь, потому что в камере к утру, кроме Евстратия, ни одной живой скотины не обнаружилось.
Жидовин рассверепел уже чисто экономически. Евстратий был распят на кресте. Уж в кого рядился иудей, нам не написали, типа представлялся на своей доморощенной Голгофе Каифой или пилатчиком недорезанным, но лично вонзил в грудь Евстратию копье римского образца. По сценарию Евстратий должен был воззвать к Господу: за что мне чаша сия, да прими в свои руки Дух мой; но Евстратий сказал конкретно, что вам, жидам пархатым, больше здесь не жить! Я вас всех гадов изничтожу, как только доберусь до Отца небесного!
Жидовин не больно расстроился, снял Евстратия с креста и бросил в волны Черного моря. Оттуда и Чудо подоспело. На горизонте, на траверзе Севастопольской бухты немедленно забелел парус одинокий, приблизился, оказался имперской галерой. На берег соскочил вертлявый малый в казенной одежке и сходу начал читать публике приговор:
1. Всех жидов вот за эти антихристовы безобразия из Херсонеса изгнать.
2. Имения их отнять в казну.
3. Старейшин жидовских, а особенно тебя, Жидовин, казнить немедля.
Что и было исполнено на месте. Ошарашенные зрители, — в основном, естественно, евреи, — хором запросились креститься.
Вот это Чудо! Организовать в мгновение ока сложнейшую бюрократическую процедуру с высшей мерой на конце! Тут даже я кричу «браво!». И «бис».
Тут же играют на бис.
Половцы, оказывается, не всех православных продали Жидовину. Самого крупного карася — преподобного Никона Сухого — полевой командир оставил себе. Ему стало известно, что за Никоном стоят некие семейные, деловые или политические круги, способные дать реальный выкуп. С выкупом пришли незамедлительно.
Но Никон уперся. Он заблажил, что нечего деньги портить. В его пленении виноват лично Господь, — обещал царство Небесное, а подсунул ханство Половецкое! — пусть сам теперь выкупает! Откупщики удалились в досаде. Половчанин озверел. Ничто так не корчит наших кочевников, как прощупанная, но уплывающая сумма выкупа.
Никон стал подвергаться ежедневным пыткам и побоям. Кормить тоже стали с паузой. Через три года кровопускания Никон начал громко прорицать из ямы, что не пройдет и трех дней, как он окажется в Киево-Печерской лавре! Половчанин понял это просто: хочет бежать, зараза!
Никону перерезали подколенные сухожилия, надели оковы. В оцепление ямы стали все вооруженные мужчины табора. Теперь не побегаешь!
Но вот, номер! Бойцы смотрят на Никона, не мигая, до сухости глаз, и вдруг он прямо в яме начинает терять оптическую плотность! Туманится, рябит, исчезает вместе с казенными кандалами. В этот же самый миг, за 600 верст от ханской ставки, прямо у алтаря Киево-Печерского храма, принародно из воздуха сгущается сметанная субстанция, и подзабытый Никон предстает богомольцам целый и невредимый — в кандалах, с подрезанными жилами.