У стола уже сидело несколько орденских рыцарей: один старый и дряхлый, второй был калекой без руки, у третьего чрезмерная тучность стала болезнью и ему предписывался отдых. Были ещё двое, которые, возможно, сделались больными, чтобы лучше поесть за глаза. Кроме монахов, было много путешественников, видно, из рыцарских кортежей прибывших князей и баронов; были и клирики, и различные писари, и посыльные из Германии, и горожане. Хотя, вроде бы тихо вёлся разговор, а шум стоял такой, как будто шумел поток воды. А этот шум иногда нарушался смехом, сравнимым с камнем, разбивающим волну.
Тот толстый рыцарь, хотя никто ещё не ел, достал с пояса нож и отрезал крупные куски от буханки лежащего перед ним хлеба, намазывал их маслом и жадно пожирал. И так был занят этим делом, что не заметил как на него со всех сторон обратились взгляды, потому что он уже одолел половину буханки и мог смело проглотить целую, судя по жадности, с какой он угощался.
Ксендз с больной ногой, не смешиваясь с другими гостями, опираясь на белый посох, уселся сбоку на лавку и ждал пока принесут миску.
Брат-лазарит стоял рядом с ним, чтобы подать ему руку. Затем один из рыцарей высокой фигуры, худой и бледный, приблизился к сидящему, о чём-то поговорил с лазаритом и, вероятно, не узнав, чего хотел, спросил старца:
– Откуда тебя Бог ведёт?
– Из Силезской земли.
– Добрая земля! – ответил рыцарь. – Она родит доблестных дворян, которых здесь у нас достаточно, только её захватило польское племя… потому что там этого ещё хватает…
Старец поднял голову.
– По-Божьему, одно племя не лучше другого; все мы христиане, кровью Спасителя искуплены.
Рыцарь пожал плечами.
– Являются ли они христианами, в этом я сомневаюсь, – добавил он, – а что здесь на польской земле своей короля грязного язычника имеют, в этом я уверен. Но скоро мы ему рога выдернем.
Не ответил ничего ксендз.
– Что же вы в дороге слышали? Ведь вы должны были идти через его край.
– А что я мог слышать, от костёла до костёла идя и по дороге молясь? – говорил старичок. – В костёлах – колокола, а по дороге – солнце, пыль и грозы встречал я.
– Всё-таки там, я слышал, всерьёз на войну с нами собираются?
– Мне о мире говорили, – отпарировал ксендз.
– Пусть нас Бог от него убережёт! – резко крикнул рыцарь. – Во сто крат лучше война, чем такой мир, какой мы имеем, во время которого мы должны быть в броне, а днём и ночью бодрствовать… Однажды с этими разбойниками нужно покончить.
И этими словами не склонил он старичка к разговору; затем все задвигались, потому что были принесены миски с рыбой, а запах имбиря и шафрана наполнил комнату. Затем нетерпеливо были заняты места, а кто мог, сел ближе к миске. Среди шума была прочитана Bénédicité. Старичок смиренно расположился в сером конце.
Брат-лазарит остался здесь и присел на лавку, чтобы сопровождать ксендза, когда он поест. Ели спешно и в молчании, потом начали осматриваться вокруг себя. Один из старых рыцарей, который не владел раненой в бою рукой, подсел позже к пилигриму, с интересом глядя на него. Это был человек худой, с вытянутым лицом, впалыми щеками, большими глазами, со скудной растительностью на подбородке, а когда зубы ели, челюсти западали так необычно, что придавало его чертам издевательское и неприятное выражение.
Он осматривал старичка очень внимательно, а когда съели рыбу и были принесены вторые блюда, подтолкнул его, всматриваясь, и спросил:
– Где-то я вас видел?
– Возможно, – ответил старик, – я много по свету ходил, в разных местах бывал; но не помню…
– И я нет… – молвил воин, потерев лоб, – а клянусь, что где-то мы встречались, и это не тут, на нашей земле, а на чужой.
– Бывали вы где-нибудь раньше? – спросил старик спокойно.
– Много в Германии, Чехии, в Лужицах, Шлуцке, Польше, Литве и Руси, и даже на Рейна, у швабов и франконов.
– В Силезия моя отчизна, – ответил священник.
Рыцарь по-прежнему всматривался и думал, оперевшись на локти, искал, видимо, чего-то в памяти.
– Не бывали вы когда-нибудь с Витольдом у нас?
– Нет, – изрёк ксендз, – на его дворе я никогда не гостил.
– А на Ягайловом? – подхватил вояка.
Ксендз на мгновение замолчал.
– В молодости, много лет тому назад, я писарем был при епископе краковском, когда другого недоставало.
Рыцарь закусил губу.
– Видите, так мы наверняка на каком-нибудь съезде для переговоров встретиться должны были. Но теперь вы им не служите?
– Я Богу служу, и больше никому, – сказал старичок.
Рыцарь задумчиво начал смотреть в миску и молчал какое-то время, но иногда поглядывал на старичка.
– Это удивительно! Вы же как раз в то время, когда мы собираемся на войну с Ягайлой, прибыли сюда…