— Боится он тебя. Откажешь же, а видно уже пообещал их Высокопреподобию, что денег на работников добудет, — гоготнул, снова разминая плечи и бычью свою шею, Роман Судиславич.
— Отец Варфоломей мог бы и сам подъехать. Гривен пять можно выделить. У новгородцев больше захватили, а только… — ключник поднял палец к потолку, — прав Андрей Юрьевич — деньги зло. Застоялись у тебя воины. Гридни — это понятно. А чего стрельцов не отправить на помощь монасям. Они из чёрного люда все почитай, привыкли топором пахать. Два десятка человек в помощь и денег никаких не надобно тратить. А Алексий-то Меньшов тоже могёт в Чухломе помочь всем миром монахам кликнуть. Пусть на один день да пять десятков мужей крепких… Ого-го сколько работы переделают. Ну, а гривны пусть Их Высокопреподобие на что другое потратит, чем зимой питаться монаси будут. Пусть в Кострому или Ярославль обоз как мы пошлёт, чтобы жита закупили.
— Вот! А спрашиваешь, чего тиун сам к тебе не пришёл. Вроде и не отказал, а делами его тут же завалил. А он чуть ленив, нет, не лодырь, лежебока, а просто не любит большие дела поднимать, опасается.
— А у нас-то, Роман Судиславич, что с большими делами? Монастырь-то хоть потихоньку, но строится, а у нас ни на один венец стены не поднялись.
— Обсуждали же… Весною начнём. Зимой лес заготовим хороший. Кто же осенью деревья на стены рубят. После Рождества и начнём рубить. А ты чего всё в горницу с девками пялишься? — вдруг резко перевёл разговор на другую тему боярин.
— Кхм.
— Да, говори уж, — махнул рукой на дверь Роман Судиславич, — девку себе присмотрел?
— Кхм. Там… — вздохнул ключник и как в воду бросился, — Там эта высокая, Южа которая, и правда глянулась. Волосы как на солнце золотом играют, ликом мила и глаза синие, как васильки, и говорит, как поёт.
— Вот как? Так пери себе в полюбовницы, родичи же от неё отреклись. Мол, всё порченая. Сами защитить девку не смогли, а теперь не нужна она им. Как говорит Андрей Юрьевич, все берега попутали.
— Не хочу в полюбовницы. Грех это. Блуд. Да и девку жалко. Красивая. Жениться на ней хочу, я же вдовый. Давно уже, и детей нет. Моя Любава родами умерла три года как. Она похожа Южа эта на Любаву мою больно, потому и по нраву мне.
— Дела⁈ Жениться? Так она… м… Ну, дело хорошее, — не стал напоминать боярин, что возможно не праздна та девица Южа. Всех побитых и изнасилованных многократно освободили их из плена у новгородских ушкуйников. Вон, даже родичи от них отвернулись.
— Я разумею, что может чужого ребёнка носить. Но как взгляну на неё, так сердце и захолонет. Точно бог мне её привёл заместо моей Любавы. А дитё? Ну, чего дитё? Чай прокормлю. Не убудет. Опять же, не обязательно же. Так в любом случае потом мои пойдут. Дети-то. Наследники.
— Благое дело, Наум Изотыч… Стой! А она крещёная? Там месяц же нужен? Не силён, но вот князь наш месяц ждал, чтобы княгиню Анну окрестили.
— Поеду сегодня сам с отцом Варфоломеем переговорю. Он канон лучше нашего знает. Сделает как должно, — решительно встал с лавки ключник.
— И то дело. Давай. А чтобы не с пустыми руками, я десяток стрельцов с тобой отправлю, а назавтра другой десяток, так и будут меняться. День службу нести, день богоугодным делом заниматься.
— Хорошо.
— Подождь, Наум Изотыч, а с девкой-то, с Ужой этой ты гутарил уже? Ужой — ужо. Смешно.
— Южа. Так Его Высокопреподобие найдёт ей имя… Может Любавой назовёт?
— Любавой? Так по святкам… Хм, думаю за гривну-то и Любавой назовёт. Любит отец Варфоломей звон серебра. Понятно, что не в ларец ховает, а на строительство монастыря тратит, но иногда смешно на него смотреть, словно не игумен, а купец какой.
— Роман Судиславич, так может ты и с девкой поговоришь и с отцом Варфоломеем, а то я не знаю, как и подступится к ней. Хромец…
— Дурья твоя башка, Наум Изотыч. Ты боярин почти. Вернёшься и тебя ключником во Владимире сделают. Третий человек в Государстве нашем будешь. Да, сотни девок будут спать и видеть сны, как с тобой под венец идут. А тут пор… Хм, а тут по гроб жизни будет благодарна. Лады. Раз сам боишься девку, то я ей объясню, какое счастье ей привалило. Хромец? Дурец ты. Хоть умнейший человек. Уж, я-то и игумену объясню и Уже твоей, какой ты золотой человек. Ты и воин. От смерти меня спас. Я этого николи не забуду. Уж Ужу твою точно уговорю.
Событие пятьдесят второе
Емеля вновь лежал в телеге за корзинами с репой, прикрытый соломой и рогожкой сверху. Получилось же такая хитрость в прошлый раз, должно и в этот сработать. В подзорную трубу они, что творится на мосту, детально рассмотрели. Там стоят четверо… ну может и кнехтов, но скорее, мытарей. Они собирают с проезжающих плату. В основном в Мемель едут пахари местные, продукты везут. Город большой и все есть хотят, хоть и бусурмане. Много нужно продуктов. Так что на мосту почти всегда… Точнее, и перед мостом, и на мосту всегда несколько телег стоит. Одних уже досматривают мытари и деньги собирают, другие рядом с мостом ждут свой черёд, чтобы с векшей расстаться. Или какая мелкая монетка у братьев рыцарей? Что-то же говорил их проводник? Фиктен. Нет. Фирхен, который равен четырем малым пфеннигам. Напридумывают. Язык сломаешь.