— Я решаю! — сказал Петтингер.
Это сразу сломило внутренний протест вдовы против непрошеного гостя. Кто бы он ни был, он умел говорить тоном хозяина, не допускавшим возражений, тоном Максимилиана фон Ринтелена.
Петтингер продолжал:
— На некоторое время я должен остаться здесь.
Вдова попыталась стряхнуть оцепенение.
— По какому праву…
— Сударыня! — мягко перебил ее Петтингер. — Я немецкий офицер. У меня имеется важное ответственное задание. Ваша усадьба, этот дом как нельзя лучше соответствуют моим планам.
— Простите! — сказала вдова со всей внушительностью, которую допускал ее птичий голосок.
В глазах Памелы отразился живой интерес.
— И как долго вы предполагаете здесь пробыть, герр…
— Зовите меня Эрих.
— …герр Эрих?
— Пока не могу сказать. Я понимаю ваше беспокойство и постараюсь не задерживаться дольше, чем… — Он широко раскрыл глаза и уставился на белую шею Памелы — …чем это будет необходимо.
Вдова жалобно проговорила:
— Но ведь за такими людьми, как вы, следят. Что, если вас найдут здесь? Меня и Памелу арестуют; у нас отнимут дом, отнимут заводы, шахты, все, что оставил нам в наследство мой муж…
— Вы отказываете, сударыня? В таком случае уж лучше прямо передайте меня в руки американцам.
— Но наш дом… — настаивала вдова, уже видя, что выхода нет.
Он усмехнулся:
— Ваш дом — самое безопасное место во всей Германии.
Вдова, которую неотступно преследовало видение дома, обваливающегося над ее головой, всей своей тушей повернулась к Петтингеру и недоверчиво воззрилась на него.
— Дом бедняка, дом обыкновенного добропорядочного горожанина — все это не годится, — с готовностью пояснил Петтингер. — Там всегда можно ждать обыска, налета, реквизиции; любому американцу ничего не стоит лишить хозяина его собственности. Другое дело — этот замок. Американцы питают уважение ко всему солидному. Имя Ринтелен — солидное имя. Оно известно в Америке. Его там знают крупные, значительные люди. На столбцах их газет немало места уделялось герру фон Ринтелену и его империи, и такого человека, его вдову, его дом никто не тронет.
Это простое соображение прежде не приходило ей в голову. У нее стало легче на душе. Она сказала:
— Я уверена, что Максимилиан фон Ринтелен с радостью оказал бы вам гостеприимство. Но это был человек, который не боялся никого и ничего. Я и сама надеюсь, что мой дом — безопасное место. Но оно перестанет быть безопасным, если здесь найдут вас.
Это была правда. Но Петтингер не знал ни часу покоя и отдыха со дня своего знаменательного свидания с фельдмаршалом; все это время он бежал, увертывался, прятался, проскальзывал сквозь расставленные ему сети, ночевал где придется. Ему хотелось выспаться, принять ванну, надеть приличный костюм, обрести базу для дальнейших действий, нащупать нити, ведущие к другим, таким же, как он.
— Сударыня, — сказал он, — здесь найти меня не могут, разве только вообще заинтересуются вашим домом. Но помните, даже если меня возьмут в другом месте — в любом другом месте — империи, созданной Максимилианом фон Ринтеленом, все равно наступит конец. Вы лишитесь всего, включая и этот дом. Рано или поздно его у вас отнимут, если только наше военное поражение не превратится в политическую победу. А люди, способные осуществить это превращение, есть. Правда, сейчас они находятся в отчаянном положении, эти люди. И если вы хотите меня прогнать… — Он не договорил и пожал плечами.
Вдова сокрушенно затрясла массивной головой; все выпуклости ее тела выражали тревогу. Она видела, что, какое решение ни принять, все равно ее дом, ее наследство, она сама — все окажется под ударом.
— Проводи гостя наверх, Памела. Покажи ему его комнату… — сказала она тоном маленькой девочки, которую прибили мальчишки.
— Можно будет дать ему кое-что из гардероба Дейна, — сказала Памела.
— Не смей! — вскричала вдова. Она-то цеплялась за все, когда-либо принадлежавшее ее мужу, созидателю империи. — Ведь ты даже не знаешь, может быть, он не…
— Не убит? — спросила Памела. И небрежно повторила, обращаясь к Петтингеру: — Он убит, герр Эрих?
— Никогда не нужно терять надежду! — ободряюще произнес Петтингер. И тут же, взглянув на Памелу, понял, что она не так уж стремится эту надежду сохранить. Нога Петтингера тонула в мягком ковре, устилавшем лестницу. После булыжника дорог, которые ему пришлось исходить, одного этого ковра было довольно, чтобы захотеть здесь остаться.
— Не найдется ли у вас стакана шнапса, фрау Памела?