- Я не хочу говорить о нем, - отрезал отец. - Ты не знаешь подробностей! Они поступили ужасно, и прощать их за это я не собираюсь. Если хочешь - можешь поговорить со мной об этом, когда я вернусь, но летать в Германию тебе больше не позволю!
С этими словами отец отключился.
Рената была словно опустошена изнутри. Выходит, ей всю жизнь врал самый близкий человек? Они в ссоре с бабушкой и дедушкой, Ренате это известно, но... Разве так можно? Разве так можно - даже не называть имен, не показывать фотографий, не говорить, какой они национальности, да вообще ничего не говорить?! Это же... Это ужасно...
- Знаешь, что я подумал... - задумчиво говорил тем временем Лекарь, усевшись на стул, закинув ногу на ногу и покачивая ею. - Ева ведь почти ничего не говорила, когда жила у меня. Ее речь была похожа на речь маленького ребенка, да и создавалось такое впечатление... словно ей что-то мешало. И мне пришло в голову: а что, если это был акцент? Что, если она почти не знала немецкого языка, кроме маленьких основных фраз?
Лекарь поднялся. Медленно прошел к окну и скрестил на груди руки. Немигающим взором уставился куда-то вдаль.
Продолжил:
- И тогда меня осенило: а что, если Ева Гюнтхер - это не ее имя и фамилия? Что, если Ева и Гюнтхер - имена тех людей, с которыми она хотела, чтобы я связался? Она пыталась сказать, чтобы я сообщил о найденной девочке ее бабушке с дедушкой, но не могла подыскать слов, потому что не знала языка!
Он развернулся наконец к Ренате. Почти незаметно улыбнулся и едва слышно произнес:
- И третье. Как я уже упоминал, Лера немыслимо, просто дьявольски похожа на Еву, будто ее сестра-близнец. Или...
Он специально сделал долгую паузу. Посмаковал тишину. Усмехнулся и завершил:
- Или просто сестра?
Его взгляд пугал. В голубых глазах разгоралось бирюзовое игривое пламя.
Рената помотала головой.
- Что ты хочешь мне сказать? - резко спросила она и неожиданно почувствовала, что ее голос дрожит. - Ты просто издеваешься, да? Как и всегда, да?
- Люди по-разному просыпаются после оживления, - невозмутимо сказал Лекарь. - Кто-то забывает лишь последние секунды до смерти, а кто-то - целые месяца. Мозг Евы стер ужасные воспоминания о насилии и издевательствах со стороны наркоманов. Я психолог, я в этом разбираюсь.
- Какого черта ты мне сейчас это говоришь?! - крикнула Рената и осознала, что плачет.
Глупая светлая надежда давала отблески в сердце. Только страшно, что если эта самая надежда расцветет в полную силу, а потом разобьется о камни...
- Странно, да? - со странным весельем сказал Лекарь, подойдя к Ренате ближе. - Я рассказываю об этом какой-то Сорок Пять Тысяч... Ты совсем не помнишь, что случилось с тобой в детстве? И бабушку с дедушкой ты не помнишь?
Рената сглотнула слезы. Обняла себя руками, медленно покачала головой.
Лекарь подошел еще ближе.
- Я помню только... - жалобно пробормотала она. - То есть, мне папа рассказывал... Что... я очень сильно болела в детстве... Лежала в коме... Так, получается, родители поссорились с бабушкой и дедушкой из-за этого случая? Я гостила у них в Германии, а они за мной недоглядели? Тогда... выходит, что я...
Она сбилась. Говорить уже не могла - голос дрожал и срывался, Рената давилась слезами и беспомощно обнимала себя.
Сердце не стучало с такой быстротой еще никогда. Мысли мерцали в голове неосязаемым туманом, но задерживаться отчего-то не могли.
Рената даже не заметила, как Лекарь оказался совсем рядом с ней.
Склонился и едва слышно прошептал:
- Ну хватит, милая... Перестань... Просто не думай ни о чем... Ты же... Ты ж даже представить себе не можешь, что чувствую сейчас я...
Дрожащие от волнения руки Лекаря оказались у нее на спине.
Он обнял ее - с такой нежностью, бережностью и любовью, как не обнимал еще никогда. Лекарь дрожал и сам - дрожал, как выброшенный на мороз котенок. Власть, императивность - все ушло на задний план. Он был не похож на себя. Он стал совсем другим. С другими чувствами. С другими мыслями. Без маски.
А Рената до сих пор не могла понять явно, почему...
Лекарь вдруг сжал объятия невыразимо крепко, страстно, с рвущейся наружу любовью. Почти не дотрагиваясь, мокрыми губами коснулся ее щеки, и Рената осознала, что он делал то, чего при ней не делал еще никогда...
Он плакал.
- Сорок Пять Тысяч, - с болью и жаром проронил Лекарь. Всхлипнул. Горько рассмеялся и повторил: - Сорок Пять Тысяч... Моя... И ничья больше... Черт возьми... Да если б я знал, если б я знал, кто ты, когда ты приехала...