- А тут у вас кнопари есть? Те фашисты, да? Они типа вертухаи? Вот же подстава... А лепила тот меня кокнаром сначала угощал. Добрым был, не метелил. Мякнуть, правда, не давал, а так... А чего, я ж для настроения просил, нагужеваться-то не собирался!
Вот и разрушил он всю атмосферу.
Было уютно. Было весело, было по-доброму. Была здесь душа! А сейчас... Слава, наверное, будет только с этим бомжом болтать. И Ленька, естественно, к ним подключится. Останется только Марта. Начнет она рассказывать длинные истории про Наполеона и Петра Первого...
И где ты там, Ренка? Наверное, плевать ей на Леру. Лекарь ей, кажется, сказал, что не смог оживить, а ей наплевать. Поплакала поди пять минут да забыла. И плакала-то, наверное, только из-за того, что грядки ей одной теперь полоть придется.
Ничего, она выберется отсюда! Обязательно! Нужно лишь выяснить, как делают эти наркотики, а там уж...
Лера вдруг замерла.
Вскочила и от возбуждения прошлась по комнате.
А что если...
Лера утерла вспотевший лоб. Прижала горячие ладони к щекам. Идея разлилась по телу ледяными мурашками.
Правда, через секунду она уже растеряла всю гениальность. А через две - трансформировалась в полный отстой.
Впрочем... здесь годится любой бред. Ничего же она, в конце концов, не теряет.
А идея заключалась вот в чем.
Наверняка Лекарь хоть немного просвещает своих людей о делах. Может, рассказывает им даже о действии крестодури. Что, если... Взяться за охранников? За того же бедолагу Йохана? Может, он и знает чего?
Хотя... может, и знает. Да вряд ли будет откровенничать с Лерой. Начальника он почитает, чтит и каждый его закон, поэтому глупо рассчитывать, что немец выдаст все тайны какой-то девчонке.
Если только его как-то обхитрить... Но над этим думать пока рано. Главная цель для Леры сейчас - бомж Мико, а, вернее, как сделать так, чтобы он ругался поменьше и мылся побольше.
К глобальным целям нужно идти, преодолевая вначале маленькие неприятности...
***
Бузинников встретил Леру с обескураженным лицом.
Молча проводил ее на кухню, налил горячего чаю и лишь спустя минут десять тихо произнес:
- Лерок, ну влетело мне вчера... У нас-то, оказывается, тоже не все права имеются. Здесь камеры везде. Вычислили, что я тебя ничего не заставляю делать, и пригрозили лишить еды. Выяснилось, что основное наше правило - заставлять вас работать.
Лера захлебнулась чаем, отчего он неприятно и обжигающе вытек из ноздрей.
А ведь все так хорошо начиналось!
- Ты не бойся, Лерок! Мы знаешь, как с тобой поступим? Ты возьмешь ведро и начнешь мыть пол. А я потом за тебя все домою. Получается, я вроде как тебя и работать заставляю, но с, другой стороны, работать ведь ты не будешь, верно? И пусть только попробуют мне что-нибудь заявить в протест! Скажу, что у тебя на руках мозоли были, и тебе больно держать швабру...
Лера взглянула ему в глаза.
В теплые и добродушные карие глаза, очерченные лучиками-морщинками. С благодарностью окинула взглядом его мягкую улыбку.
Он сам по себе излучал свет. Он просто сиял добротой, словно любящий дедушка.
Что бы здесь не происходило дальше, но Лера всем сердцем будет благодарна Лекарю за то, что выбрал ей в качестве хозяина доктора Бузинникова...
Глава 17
В дверь комнаты раздался деликатный стук.
Рената разлепила словно склеенные медом глаза. Помотала головой. Бросила взгляд на часы.
Полночь.
И кому не спится? Кто пожаловал к ней посреди ночи? Лекарь? А что ему надо?
Рената накинула халат и торопливо открыла дверь.
Фрау Рихтер.
- Вы?.. - невольно вырвалось у Ренаты.
Фрау доброжелательно улыбнулась и очень тихо произнесла:
- Здравствуйте, Рената. Разрешите войти?
Очень странный визит. Очень. Вот уж матери Лекаря-то зачем понадобилось приходить к ней ночью?
Рената осторожно кивнула.
Фрау Рихтер вплыла в комнату бесшумно, словно опытная воровка. В морщинистых загорелых руках держала пухлый конверт.
Тихонько опустилась на кровать и в волнении потерла шею. Судорожно вздохнула. Закрыла глаза и схватилась за ожерелье, перебирая камни сморщенными пальцами.
- Фрау Рихтер?.. - аккуратно позвала Рената и села в кресло.
Пахло от фрау какой-то пылью, старинной мебелью и даже, может быть, паутиной. Сразу в представлении возникают чердаки старинных домов, хранящие ненужное барахло. Там и холсты хозяина, который после долгих стараний так и не научился рисовать. Там и облезлые коньки, которые стали малы младшему члену семьи. Там и софа, которую мать велела убрать на чердак, чтобы она не позорила их чистое имя семьи. Там никогда не моют, потому что нет в этом необходимости. Туда не ступает нога ни одного гостя. И нужно это место только изредка, раз в месяц, когда необходимо вдруг вытащить оттуда какую-нибудь вещь. Вот и стоит этот чердак - забытый, никому не нужный, стыдливо запрятанный от чужих глаз, пахнущий пылью и старостью, одинокий и глубоко несчастный...