— А у меня разрешения не надо спрашивать? Значит, решили опустить без позволения смотрящего камеры?
Шрам не жалел мужика. Прежде разберись, куда ты попал, как тут живут, кто вокруг тебя, какой устав в этом монастыре, а потом уж ввязывайся в сомнительные развлекухи. Но эти блатнящиеся фраера кинули вызов ему, Шраму. Не пожелали считаться с ним, не признали за главного в хате. Вот с чем придется разбираться, а не с проигравшимся мужиком.
— Это ты смотрящий?! — не выдержал наконец молдованин. Наконец — потому что примечал Сергей, как тот закипает, как приходит в движение всем телом. — Кто назначил?
Можно и не отвечать, но Сергей ответил. Не молдованину, а тем, кто слушал разговор.
— Закон. Потому как кроме меня воров тут нет. Шелупонь одна выдрючивающаяся. Вроде тебя.
— А ты платил за это право?! — напряг в голосе молдованина, приближающийся к поросячьему визгу, будил людей в хате. — А я платил.
— Чем? — проявил Сергей совершенно искренний интерес.
— Монетой! Заработанной монетой, — человечек с кликухой Гайдук даже начал заикаться от еле сдерживаемой ненависти. — Это тебе не зона, ты вначале в порядки въедь. Или меняй хату и там заправляй. Ты не на зоне! Усвой! — человечек с погонялом Гайдук вытер потеющую ладонь здоровой руки о штаны. И предложил, видимо, вспомнив в сей пиковый момент о сломанном пальце. — Давай, ты сперва разберись тут во всем, а потом договорим.
— Короче, молдованин, — Сергею были все услышанные слова фиолетовы. — Базар закончен. Засыхай и забирайся на свое место. Или будешь с Губой парашу облизывать.
Молдованин дошел. В нем не выдержала пробка, и, как гной из лопнувшего чирея, зачвыркали тухлые кваки:
— Сука долбаная! Ты — никто! Козел! Ты здесь подохнешь, загасим! — дрожали его цапки и дергалась харя. — Люди! Он вас на понт берет, этот мудак! Рви его!
Сергей отлепил себя от перекладин шконки и шагнул в проход. А вдруг непонятка затеяна, чтоб кто-то третий под шумок шило в почку ткнул? Молдованин давил пяткой на полу пластмассовую кружку — изломанный, зазубренный край будет его оружием. Боксер куклился на койке и не встревал. И с коек никто не спрыгивал и влезать в месилово не собирался. А на хрена кому-то надо?
Снова привычная тоска засочилась по жилам и артериям Сергея. Опять предстояло сворачивать чужие скулы и коцать коленные чашечки. Не он выбрал эту дорогу, она его выбрала несколько сентябрей назад, и теперь не свернуть до конца.
И тут рывком распахнулась дверь, проем заполнили силуэты.
Понятно, Сергей уже не шел к молдованину, не успевает. Но успевает сказать:
— Эй, молдованин! С простака этого за тебя спрос не снимается. Гляди, если сбеспредельничаешь…
Камера загрохотала разозленными голосами:
— Лицом к стене! Лечь на пол! На пол, суки!
Сергей вышел в проход, сладко зевая, невинный, как ребенок. К нему продирались надзиратели, очищая дорогу резиновым дубьем.
— К тебе, паскуда, не относится?! На пол!
Сергей продолжал сонливо хлопать челюстью.
— Этого на выход! — Догнал вертухаев от двери приказ.
— На выход! — продублировал команду старшего остановившийся перед Шрамом красномордый и щекастый вертухай с блеклыми, не-пойми-зачем отрощенными усами. Ткнул Сергея дубиной в живот. — На выход! Будет тебе сейчас веселье.
А вот с весельем как раз накладочка. Эх, каким веселым пацаном был Серега всего год назад, как безбашенно бросался в бой, как лихо разводил путавшихся быков! Куда теперь запропала эта веселость? Теперь остались только ваши благородия скука и тоска…
Глава вторая. Перевоспитание
Владимирский централ, ветер северный.
Хотя я банковал, жизнь разменяна.
Но не очко обычно губит,
А к одинадцати туз.
1
За окном не лупила по чужим и своим артиллерия, не утюжили дороги бронетранспортеры, не переползали на новую позицию снайперы. А курил он все-таки в кулак, закрывая пальцами предательский огонь сигареты. Сила привычки.
Огонь начал пожирать фильтр, и Олег затушил сигарету. В пепельнице уже сохли четыре окурка: два от «Кэмела» («ну, эти знамо чьи, хозяина кабинета, легко опознаваемы по марке и силе, с которой их мочалили о дно»), а два от «Союз-Аполлона». «Интересно, — подумал Олег, — интересно. Не вытряхнули вчерашние? Исключается. Значит, с утра уже кто-то побывал в кабинете. И просидел долго, аж по две сигареты оттабачили».
Олег прикрыл форточку и с пепельницей в руках вернулся к столу начальника Последний сворачивал телефонный разговор, произносил завершающие:
— Ну, договорились, да, обязательно сразу же дам знать, и тебе всего…
Аппарат тренькнул, принимая трубку на рычаги. Аппарат невзрачный, позорного лилового цвета, махрово советский, какие раздавали учреждениям годах в семидесятых. Рядом, правда, стоит телефон посовременней, но общего впечатления он не выравнивает. Вся обстановка кабинета выдержана в духе казенного аскетизма. Рассчитана на проверяющих, дескать, сами видите, живем советским наследством, перебиваемся как можем, надо бы в инстанциях поднять вопросик об увеличении финансирования.
— Ну, Олег Федорович, — начальник второго после «Крестов» следственного изолятора города откинулся на дерматиновую спинку стула. — Начнем трудовой день?
— Начнем, Игорь Борисович, — не стал возражать заместитель по воспитательной части, или, как именовалась его должность раньше, замполит.
Олег Федорович Родионов был в «Углах» человеком новым, его замвоспитательский стаж насчитывал неделю и один день. Прежнего зама перевели в Саблинскую колонию, а на образовавшуюся вакансию выписали из Чечни полковника Родионова. Точнее, из ростовского госпиталя, где полковник залечивал контузию. И почти никто в изоляторе не сомневался — это президентские игры, Путин повсеместно внедряет людей, доказавших верность под пулями, вот и до их учреждения докатилось. Сомневались в этой версии немногие. Например, начальник СИЗО Холмогоров Игорь Борисович. Возникли у него за неделю сотрудничества с новым замом подозрения иного рода.
— Вы помните, Олег Федорович, что сегодня… — начальник пододвинул к себе перекидной календарь, вгляделся, сощурившись, — сегодня в три нас с вами ждут на Суворовском? Кстати, только что мне сообщили, — Холмогоров повел головой в направлении телефона, — на совещании будет Черкизов.
Начальник поднял глаза с календаря на зама — как тот отреагирует на фамилию полномочного представителя по Северо-Западу? А никак. Будто знал и без него, кто прибудет, кто не прибудет. Тогда ставим новый вопрос — откуда известно, кто подкинул информашку, с кем мой зам консультируется?
— Я тут подготовил, о чем вчера вам докладывал, — Родионов уже листал краснокожий блокнот с выдавленными на обложке буквами «Делегату съезда политработников». — Записку о мерах по улучшению содержания заключенных в «Углах».
— И что там у вас? — начальник изобразил некую заинтересованность, а в мыслях для себя откомментировал так: «Энтузиазишь, Чеченец? Жопу рвешь со всем старанием. Суешься, куда надо и не надо. Вот уж подарочек мне подложили аккурат ко дню рождения. Грамоту от начальства и тебя, чудозвона, в довесок, — полный набор удовольствий».
Понятно, к заму в изоляторе сразу прилепилась кликуха Чеченец. Кто ее запустил в употребление, не уследили, но погоняло подхватили вмиг и по-другому теперь работники СИЗО Родионова за глаза не называли.
За окном набухало черной водой питерское небо. Оно стелилось над замершим в ожидании осеннего дождя городом, облизывало его крыши черно-синими, трупными языками туч. Того и гляди вжарит. Вода набросится щупальцами струй на заоконный пейзаж: на ржавчину оконных решеток, на зеленые «грибки» вышек, на грязно-красные стены административного корпуса, на сетки, натянутые над пеналами для прогулок заключенных, на облупленные спины «воронков» во дворе изолятора…