— Да, милый?
Ксанфия слово бы впорхнула в залу, в невесомом бледно-розовом платье из полупрозрачного шелка, красивая, как юная богиня! Пышные волосы ее — безо всякой прически — разлились по плечам нежно-золотистыми волнами, синие — с неким изумрудным оттенком — глаза сияли, молодая женщина явно радовалась возвращению своего жениха.
— Ой! — увидев незнакомого парня, она сконфузилась — платье-то было вольным, слишком вольным. Пожалуй, более уместное в каких-нибудь языческих Афинах или же в древнем Риме, но уж никак не в ортодоксально-христиансокм Константинополе, оно ничуть не скрывало ни соблазнительных форм, ни всего прочего. Даже соски на высокой груди были хорошо заметны. Этакий домашний пеньюар, а не предмет одежды. Впрочем, Лешке очень понравилось — тем более, что раньше он такого платья не видел. Видать, ждала его любимая женщина… ждала! Женщина… А ведь ей всего восемнадцать!
— Это мой новый напарник, Аргир, — Алексей представил гостя.
А тот уже сидел пунцовый, словно вареный рак, и большие уши его багровели варенниками.
— А я ждала только тебя, — ничуть не стесняясь, Ксанфия быстро чмокнула жениха в щеку и унеслась в спальню — верно, переодеваться. Нет, не переоделась, лишь накинула на плечи накидку из плотной, щедро вышитой золотом, ткани. Вышла с серебряным подносом в руках — кувшинчик вина, жареная холодная рыба, маринованные оливки, еще какие-то заедки, сыр.
— Думаю, вы не откажетесь перекусить?
— И выпить! — улыбаясь, Лешка уселся на мягкую скамеечку. — Какое красивое у тебя платье, милая. Что-то я раньше такого не видел.
— Заказала у одной портнихи, — Ксанфия явно была польщена. — Специально для тебя… А вам, уважаемый Аргип, вам — нравиться?
— Что? — не отрывая от Ксанфии взгляда, еле выдавил из себя тот.
— Да платье же, одежда! Как вам — красивое?
— Н-да…
— Смею заверить — то, что под платьем, еще красивее! — приобняв невесту, захохотал Лешка, чем окончательно поверг в полное смущение впечатлительного провинциала.
Дальше выпили вина, смеялись. Узнав, что гость из Мореи, Ксанфия перевела беседу еще в более оживленное русло — ведь именно в Морее она и прожила несколько месяцев в прошлом году. И имела все шансы остаться там навсегда — живой или мертвой — ежели б Алексей ее тогда не выручил. Сначала разыскал, а потом — выручил, и то и другое сделать было не очень-то легко.
Ужин затянулся далеко за полночь. В бронзовых подсвечниках горели восковые свечи, сквозь приоткрытое окно теплый ветер приносил волшебное благоуханье сада и были слышно, как невдалеке, у рынка, лаяли выпущенные на ночь псы.
— Хорошо как! — Ксанфия подошла к окну, закрывая ставни. — И все же, уже давно пора спать. Я постелю вам в гостевой комнате, Аргип, не возражаете?
— Нет, — Аргип поедал глазами хозяйку, да так, что Лешка даже несколько взревновал.
— Я зажгла в гостевой свечи… Если захотите пить — там на столе, в бокале — вино.
— Благодарю вас, прекрасная госпожа.
— Покойной вам ночи, дорогой гость.
— И вам…
Лешка и Ксанфия, наконец, остались одни. Быстро разделись… И словно электрическая искра, словно молния вдруг вспыхнула от соприкосновения двух обнаженных тел! И все тревоги дня забылись, и накопившуюся за целый день усталость вдруг сняло, как рукой, и, кажется, в небе за окном погасли звезды. И вообще никогда не стало, а мир сузился для двоих…
Глава 2
Лето 1443 г. Константинополь. Песня
…юноша по имени Аргипарий. Напарник.
Которого так и не удалось по быстрому внедрить в банду, пришлось повозиться, чтобы все выглядело естественно, слонов бы само собой. В этом деле людям эпарха неожиданно помог некий юноша по имени Тимофей, бывший член шайки старика Леонидаса Щуки, а ныне — подмастерье в керамической мастерской г-на Николая Малиса, располагавшейся у форума Тавра. Алексей года полтора назад спас парня от лап гнусного старика Леонидаса, и юноша не забыл сделанного ему добра.
Старший тавуллярий Алексей Пафлагон сам разыскал Тимофея, ближе к вечеру подождав его на выходе из мастерской — благо идти было недалеко. Со времен обретания в шайке парень вытянулся, повзрослел, но прическу носил прежнюю — если это вообще можно было назвать прической: темно-русые спутанные волосы падали на лицо, почти закрывая глаза. Сколь же ему сейчас лет? Четырнадцать? Пятнадцать? Да, где-то так…