Отец был строг, но позднего сына любил. Так что строгость была немного отстранённой, как бы по нужде. Чтобы совсем не разбаловать. Но не разбаловать не получилось. Выходки мальчика были регулярными, а характер взбалмошный, боевитый. Не раз и не два, он приходил домой в рваной одежде, за что был бит матерью и наказан строгим выговором отца, а потом им жалеем. Из обычной общеобразовательной школы пришлось уйти в частную, православную, куда сына священника взяли без оплаты. Но и там его скорее терпели. Единственным, кто его хвалил, был преподаватель физкультуры. Мастер спорта международного класса по самбо, бывший чемпион России, а теперь нашедший себя в преподавании и вере серьёзный мужчина. Секция по самбо была обязательной для всех мальчиков в школе, и Саша там показывал себя упрямым, хоть и несколько прямолинейным спортсменом. Мальчик уважал относящегося к нему как к взрослому и никогда не повышавшему голоса физкультурника и слушался его беспрекословно. Но только преподаватель самбо его и хвалил. Остальные преподаватели кричали на срывающего уроки и скучающего сорванца. Постоянные жалобы директора отцу приводили уже к серьёзным и долгим разговорам, наказаниям в виде лишения пищи, запрету на гуляния во дворе с друзьями. Но Саша всё равно сбега́л через окно дома…
Отец стал заставлять его заниматься учёбой всерьёз. Сам находил время, хотя и был чрезвычайно занят в приходе, на то, что бы подолгу объяснять сыну школьные предметы, алгебру, геометрию, а также церковнославянский, греческий, латынь, разъяснять Писание и учения Святых Отцов, обучать каноническому праву. Это их сблизило ещё больше и выровняло дисциплину. К окончанию школы Александр оставался независим по характеру, хотя учёба давалась ему легко и без прежних проблем с учителями. Однако по сути выбора ему отец не оставил. Дорога у него была только в семинарию и священники.
Благочинный их округа, заместитель епископа по нескольким приходам, имел обширные связи с чиновниками, в том числе военкомами, и мог легко устроить уход от службы в армии и сразу же поступление в семинаристы, но сам Александр заупрямился и выпросил свои полтора года у отца. О чём впоследствии жалел. Более бессмысленного времяпрепровождения он и представить себе не мог. Автомат держал в руках практически несколько раз на стрельбах. Правда, и дедовщина его почти не коснулась. Служил он неподалёку от дома. Быстро получил место за столом в «предбаннике» командира ракетной части и дремал прямо там или мотался по курьерской необходимости. Спал в офицерской казарме и если отчего страдал, то только от юношеского голода, дури офицеров и постоянной скуки. От неё же занялся рукопашным боем и даже втянулся, не забросив полностью спорт после окончания службы. Ну а затем после дембеля, всё же плавно переместился в недалёкую от воинской части семинарию.
Учение вышло достаточно насыщенным. В семинарии было много сильных преподавателей, а по иным предметам приезжали лучшие лекторы из Москвы. В итоге семинаристы, по крайней мере, кто желал и брал — были разносторонне развитыми сильными специалистами в области истории, знали несколько языков и, конечно, знатоками церковных предметов и философии. Сама на первый взгляд строго регламентированная жизнь, оказалась совершенно ему не в тягость. С друзьями-семинаристами они частенько сбега́ли или устраивали самые разные шутки во время обучения и послушаний. Проректор по воспитательной работе лишь тяжело и обречённо вздыхал, слыша в очередной раз фамилию Хазинов, но сам тоже был человеком с хорошим чувством юмора, весьма изощрённым в наказаниях. К концу обучения их борьба переросла во взаимное уважение к уму и изобретательности, даже почти дружбу, насколько она была возможна между всякого повидавшим стариком и молодым ещё человеком. Отучившись пять лет, встал выбор, что делать дальше. И тут он прислушался к совету проректора и сан принимать, торопиться не стал, пойдя в столичный монастырь, стал нести послушание в алтаре, затем стал иноком. Но через какое-то время Александр понял, что ему очень не хочется принимать обеты монашества. От монашеской жизни он стал уставать и частенько нарушал устав. В душе царили противоречия. И вот однажды, от обуревавших его мыслей, видя, что ничего другого он в жизни не умеет и не знает, а церковная карьера его не прельщает он и напился до беспамятства, твёрдо решив, что утром уйдёт из монастыря и будь что будет.