— Ну что же, кто же вы такие и куда держите путь? Зачем притащили в город этого нищего и почему он проповедовал у храма? — задал вопросы Александру жрец, когда все собрались в длинном доме Святовита.
— И на какой вопрос отвечать первым? — усмехнулся разбитыми губами Александр. Ему и на удивление проповеднику досталось не так уж и сильно. У Аглаека так и вовсе были в основном царапины, так как женщины пускали в ход свои грязные ногти, а дети сильно его избить не смогли, даже подростки. У Элезара же основные удары пришлись именно на голову, и он стоял, покачиваясь, а лицо его было бугристым и перекошенным, словно он пил месяц. Отвечать на вопросы он не мог и, кажется, вообще ничего не соображал, едва не теряя сознание. На улице, когда их тащили в дом, его стошнило, что наводило на мысли о сильном сотрясении.
— Начни сначала.
— Я слуга епископа Шлезвига Сигварда. Этот воин нас сопровождает, что подтверждает его подорожная грамота. И путь держим к папе Рима. Нашему господину известно, где мы, и каким путём идём. Если не доедем, то нас будут искать.
Молодой жрец ещё не умел как следует держать эмоции и поморщился. Меньше всего ему хотелось ссоры с датчанами, которые были родственниками их князя.
— А этого нищего, зачем притащили в город, кто он тебе?
— Просто спутник. Мы христиане. У нас принято помогать нищим. Мы встретили его в Любице. Он сказал, что ему надо в Ратибор, как и нам. Вот и согласились проводить. Потом оплатили день ночлега и скромную пищу, не более того. Это просто совпадение, что мы оказались рядом. Прости, я плохо знаю ваш язык, не могу объяснить полностью.
— И так ясно, и язык ты знаешь неплохо. Судьбу вашу я решить не могу, отправимся в Священную Рощу. Все старейшины сейчас там. Они и решат, что с вами делать.
Святовит выдохнул, обрадовавшись, что в его доме расправы не будет, и первым принялся выводить пленников из дома. Но Элезару стало совсем худо, и он потерял сознание. Тогда его взяли на руки и понесли к повозке, которую споро запрягли. Путников, в сопровождении трёх недовольных стражников, Святовита с двумя вооружёнными палками слугами, жреца повели к противоположному концу города. Не позабыли прихватить с собой и имущество пленных. Горожане, почуяв, что их могут и в бунте обвинить, куда-то рассосались. Даже дети и собаки исчезли с улиц.
Городок больше походил на вымерший. Проехав его весь, пройдя мимо крепости, процессия вышла из вторых ворот и углубилась по довольно натоптанной и широкой дороге в лес.
Пленным не давали никаких поблажек, и Александр подумал, что, пожалуй, если они бесследно исчезнут, то это будет наиболее выгодно всем и потому сто́ит подумать о побеге. Руки его были не связаны, Элезару их тоже освободили. Но только что это даёт против вооружённых воинов, да ещё горожанина со слугами. Да и жрец хиляком не выглядел. Элезар без сознания, а самому Александру с ними голыми руками не справиться. Одного, может, даже двух он бы раскидал, в своих силах он был уверен, но не такое количество.
Жрец, которого звали Вацлав, тоже в этот момент думал, что лучше всего было бы, если бы эти трое просто исчезли, но были у него определённые сомнения в том, что не найдётся у князя соглядатаев в городе, которые доложат о самоуправстве, а князь, который давно хочет расправиться с языческим культом, не воспользуется этими событиями для разграбления богатого города. Один раз войско местных ободритов уже было князем разбито, причём совсем недавно. И тогда у них были сильные союзники, а вот сейчас город окончательно падёт и не сможет откупиться. Храм Живы падёт, а на месте старого разрушенного язычниками полвека назад христианского монастыря воздвигнут новый. И в этих землях снова утвердится христианский Бог, не терпящий соперничества. Но это ладно. Вацлав готов был даже сменить жреческие обереги на христианский крест и проповедовать во славу уже нового Бога, но учитывая его участие в событиях, вряд ли ему оставят жизнь. К тому же князь наверняка захочет иметь здесь своего священника. Вацлав скрипнул зубами. Да что же за день такой!
Между тем они уже довольно долго шли. Александр упросил стражников дать ему напиться воды и умыться, а заодно умыть своего друга. Немного влаги он влил и ему в рот, и тот, к радости Александра проглотил воду и тут же открыл глаза.
— О мой Бог! Где мы? Что случилось?