После этого они вышли прогуляться по площади.
Пространство перед Собором ровным квадратом примерно в несколько сотен квадратных метров замостили камнями. Эту площадку окружили в основном зданиями, которые являются церковными. Торговцам здесь ставить лавки не разрешали, для этого была отдельная, торговая площадь через улицу. Но всё же здесь можно было кое-что купить. Не нечто нужное путникам, но то, что и ожидаешь найти в церквях. На противоположном конце площади, фактически уже после входа в переулок притулилась церковная лавка со всякой мелочёвкой, от маленьких плетёных верёвочек до свечей и даже книг. Рядом с ней столпились вышедшие после литургии горожане и некоторое количество великовозрастных школяров, которые, видимо, тоже присутствовали на службе. Напротив, также уже в переулке довольно много места занимала мастерская по изготовлению надгробий и крестов. У входа в неё стоял молодой человек со скрещёнными руками, опершись на высокий чёрный обелиск у входа, и с непонятной усмешкой смотрел на толпу у лавки напротив.
Александра заинтересовал этот юноша, и он даже решился подойти и обратиться к нему.
— Здравствуйте. Простите, с моей стороны не будет слишком наглым поинтересоваться, чем вас развеселили эти люди?
— О, вы знаете, я каждое утро после службы получаю истинное наслаждение от созерцания глупцов.
— Глупцов?
— Конечно, а разве вам самому не кажется глупым заботиться о том, что бы попасть в рай и тратить на это вполне земное серебро?
— Думаю серебро, которое они отдают за свечи, иконы и прочие необходимые им для спасения души вещи, лишь выражают то, что именно является для них наиболее ценным.
— Дерево и воск? — усмехнулся юноша.
— Господь, Богоматерь и все святые. Они копят своё богатство там, где считают наиболее надёжным его хранить — на Небесах — не поддался Александр.
— Ни Бога, ни благосклонность Святых не купить за деньги. — покачал головой парень- А уж посмертие в нашем мире для всех будет одинаковым, сколько бы монет они ни опустили в монастырскую казну и как бы их не зарыли на кладбище, в дубовом ли гробу или простой мешковине, каждого съедят черви.
— Это не попытка купить чью-то благосклонность, а жертва на храм. Эти люди просто так отдают Богу Богово.
Юноша покачал с сомнением головой.
— Вы уверены в своих словах? Возможно, вы лично считаете и понимаете, что, отдавая деньги в храме и получая взамен распятье, вы покупаете не Христа, а лишь совершаете милостыню, вы, я вижу учёный человек и, кажется, священнослужитель? Язычники же развешивают ленточки, оставляют чашу со снедью за печкой, ставят молоко в мыльне, но я вам гарантирую, что также поступают и эти добрые христиане. И здесь они тоже просто исполняют некий языческий обряд. Я отдам что-то монастырю, а взамен получу что-то от Господа. Воздаяние делающему вменяется по долгу, а не делающему вера его вменяется в праведность — немного неточно процитировал юноша послание Римлянам.
В этот раз Александр не спешил с ответом. Он и сам наблюдал несколько раз у местных христиан языческие обычаи, да и в бытность своей алтарнической жизни в далёком будущем наблюдал полное непонимание смысла покупки свечей или написания записочек за упокой и за здравие близких. Причём не только у людей, случайно оказавшихся в стенах церкви, но и у воцерковленных и исправно посещающих службы. Казалось, у каждого есть какой-то свой Бог, с которым он надеялся договориться, ожидая не милости, а возврата долга.
— А имеет ли это значение? — наконец вздохнул он — В конце концов, даже если у них и есть желания, чаянья, надежды на помощь Всевышнего, то нет ничего плохого в том, что они надеются на то, что этому поможет их трата в храме. В результате это реализация их ожиданий, а что же не есть вера, как уверенность в невидимом, как в видимом и в желаемом и ожидаемом, как в настоящем?
— Браво! — похлопал в ладоши юноша. — Это самое понятное объяснение веры, которое я слышал. Пожалуй, тут мне нечего возразить.
— Не моё, я лишь читал такое толкование на слова апостола — не стал приписывать Александр себе определение из написанного лишь спустя много веков катехизиса Филарета Московского, знаемого наизусть любому семинаристу.
— И тем не менее вы поразили меня в самое сердце, лишив радости насмехаться над окружающими и спустив моё самомнение с купола храма на камни площади. За такие гадости я привык платить не менее, чем кувшином вина!