«Это они об Александре» — догадался Элезар.
— Отлично. Тогда ближе к рассвету тихонько прихлопнем дурня, когда он уснёт. А если сменится и сторож спать не будет, то у Гастона арбалет, а у костра сторожа видно как на ладони. Справимся и так. Затем берём спящих в ножи. Главного их, который в шатре, не трогать! Уводим повозки и лошадей и дать дёру до заимки. Всё выгорит!
— Всё будет отлично, Хриплый, как всегда.
Элезар даже усмехнулся, что прозвище разбойника, а это явно были именно они, совпало с тем, как он называл его в мыслях.
Когда шаги этих двоих стали удаляться, то юноша рванул в сторону лагеря. Однако не успел он сделать и десятка шагов, как скорее почувствовал, чем услышал, что кто-то находится сзади. Начав оборачиваться и уже хватаясь за кинжал, он ещё успел услышать свист рассекаемого чем-то воздуха, но уже не увидел, как кто-то обрушил на его голову дубинку, так как мгновенно потерял сознание.
Глава 12. Бонди
Александр прошёлся вокруг костра, присел на седло и взглянул на огонь. На сытый желудок тянуло в сон. Хотелось лечь хотя бы даже и на землю, опереть голову об тоже седло…
Встряхнувшись, он попытался отогнать накатывающую на глаза тяжесть. Но лишь широко зевнул. Попробовал прикрыть глаза не засыпая, а просто дать отдохнуть отяжелевшим векам. Голову откинул чуть назад. На секунду стало очень хорошо. «Можно посидеть так немного и станет полегче, сон уйдёт» — подумал Александр.
Через мгновение он проснулся от того, что упал на жёсткую землю спиной, а копьё ударило его по носу.
Чертыхнувшись и тут же попросив у Бога прощения, он поднялся, потирая одной рукой ушибленную спину, а другой нос.
Если бы слух его был получше, то он бы услышал смешки двух разбойников, наблюдавших за ним из куста с недалёкой опушки.
Подняв копьё, Александр снова широко зевнул.
— Да что же такое… — пробормотал он по-русски и начал расхаживать в круге света, посматривая по сторонам и бурча себе ругательства под нос.
Сменить его после полуночи должен был Элезар, но тот куда-то запропастился, и монах злился на друга, вслух проговаривая, что он думает о его молодёжных похождениях. Подозрения и предположения крутились вокруг темы разврата и алкоголя. И Александр не знал, на что раздражается больше, на то, что его не сменили или что друг не предложил ему выпить вместе.
Несмотря на проявившуюся в последнее время, удивительную в том числе и для него самого, рассудительность, Александр оставался ещё очень молодым человеком. Воспитание в религиозной семье и даже скорее в религиозной среде не сделали его ни ханжой, ни занудой. Ему одинаково привычны были и молитва, и шутка. От сверстников собственного времени его отличала разве что меньшая инфантильность. Но и ему она была присуща, как бич поколения. Отсутствие действительно серьёзных потрясений и чего там греха таить, достаточно благополучная финансово жизнь отчасти лишают необходимости брать ответственность за свои поступки. А нужда — это двигатель прогресса. Если не нужно принимать решения, то и привычки их принимать не выработается.
В этом времени это менялось. Он и сам чувствовал, что за последние два месяца окреп не только физически, улучшив воинскими упражнениями свою и так не самую плохую спортивную форму, но и морально. Чувствуя некоторую покровительственность по отношению к Элезару, он стал чувствовать и ответственность. А это так важно в юном возрасте становления мужчины, быть ответственным за что-то и по-настоящему проникнуться этим чувством.
Вот и сейчас, несмотря на злость и желание прилечь, он всё же бодрился и старался смотреть по сторонам. Однако разбойников, залёгших в кустах буквально в нескольких десятках метров от себя, он не замечал.
Прочитав пару молитв, Александр почувствовал, что привычной лёгкости нет, а лишь усиливается сонливость. Наконец, он решил размяться, чтобы не уснуть и, взяв копьё двумя руками над головой, сделал выпад в сторону деревьев.
Внезапно что-то вылетевшее из кустов ударило его в правую руку с такой силой, что он даже развернулся волчком, прежде чем рухнуть на землю. Ещё двигаясь носом навстречу густой траве, Алескандр почувствовал адскую боль. Но она же не дала ему возможности отключиться и уйти из реальности. Он так и не понял, что его руку пробил арбалетный болт, но это было и неважно. Он смог сделать то лучшее, что ему оставалось в этой ситуации. Заорать так, как не кричал никогда в жизни.
В крике был и испуг, и боль, и злость. Ничего членораздельного, но этого и не требовалось. В отряде были в основном опытные войны, которые быстро сориентировавшись, хватали самое важное в эти минуты — оружие. Вопреки убеждённости нападавших никто от себя его не убирал.