Выйдя к речному порту, они расположились в уличной забегаловке, где столы стояли прямо под открытым небом. Впрочем, погода была превосходная, некоторую жару можно было компенсировать холодным пивом, а закусить блинчиками с начинкой из грибов. Несмотря на разгар дня и необходимость тяжкого, многочасового труда, почти все столы были заняты. Парижане весело смеялись, разговаривали и с видимым удовольствием наблюдали за теми, кто работал, перекатывая бочки из повозок под навесы, разнося какие-то и занимаясь всякими другими повседневными делами.
— Эх, жаль для сидра рановато. Нормандский сидр, скажу я вам, это лучшее, что есть в этом крае — почёсывая брюхо, отметил Аглаек, откидываясь на лавке, прислонясь к стене и довольно щурясь.
— Холодное пиво тоже в самый раз, — не согласился с ним Элезар.
— По-моему, главное — в какой компании пить — улыбнулся Александр.
— Вот за это и стоит выпить! — поддержали его дружно, кроме скромного Утреда, который тоже улыбался, явно радуясь, что оказался волей судьбы в компании этих крепких, серьёзных и мужественных людей.
После первых кружек беседа неторопливо потекла о городе, превратностях пути, недавно пережитых приключениях и проходящих мимо красотках. Александр, который в XXI веке считал, что в средневековье женщины были замухрышками или каким-то рыбоголовыми уродинами, был сильно удивлён тому, что это не так, когда оказался в этом мире. Впрочем, он не мог припомнить картины с портретами какого периода он видел раньше и из-за чего у него создалось такое впечатление. Возможно, речь шла уже об эпохе Возрождения. А тогда ведь, кажется, уже жгли всех красивых женщин, считая их ведьмами. Или не жгли. Этого он с уверенностью сказать не мог. А вот что даже более строгая по сравнению с Данией и землями славян женская мода франков не может скрыть прехорошенькие личики будущих француженок, он мог. Да и длинные, прямые, скрывающие фигуру и части тела платья, которые носили даже простолюдинки, тем не менее оставляли пространство для фантазии, так как многие девушки умели походкой, жестами и взглядами, в отсутствие даже намёка на косметику и пошлость, показать больше женственности, чем иные супермодели оставленного им мира. Потому, немного захмелев, он с огромным удовольствием поддержал беседу на тему, которая его без сомнения волновала. В какой-то момент он припоминал, что читал о том, будто все европейцы были обезображены оспой. И даже вспомнил название болезни на латыни «variola», но когда заговорил об этом, то такого слова никто из собеседников не опознал, а разговоры о болезнях быстро пресекли, так как это считалось плохой приметой.
Так они и сидели, разговаривая о самом разном. Речь каким-то неведомым образом зашла о наследном принце короля Франции Людовике. По мнению Аглаека, тот был достойным мальчиком, который мудро управляет вверенным ему графством, а изрядно захмелевший Утред утверждал, что тот лишь марионетка в руках престарелого Ги де Понтье. Этот бессмысленный и непонятный ни Элезару, ни Александру спор быстро им наскучил. Отсев чуть в сторону, они тихо переговаривались короткими фразами о прохожих. Вероятно, это было последствием недавно пережитых событий, от которых обоих стало отпускать лишь сейчас, но они испытывали небывалый покой и единение друг с другом. Можно сказать, умиротворение накатывало на них мягкими волнами, и прежняя, чуть потерявшая близость крепкая дружба и взаимная приязнь вернулась сызнова. Желая не потерять, а усилить этот момент, Александр решился на серьёзный разговор.
— Помнишь в доме у епископа Сигурда я обещал, что обязательно расскажу тебе больше о себе?