2
С приездом оперативников возможность незамедлительно покинуть дом Светланы Владимировны испарилась. Оперативники никак не хотели верить в провидение, по воле которого нас с Наташкой, собственно говоря, и забросило в это проблемное место именно в это нелегкое время. А я упорно отстаивала сей вариант событий. Да и что другого могла сказать, если в глаза не видела Светлану Владимировну и уж тем более понятия не имела о предмете, столь необходимом женщине в больнице прямо перед операцией. Наташка зациклилась на другом: обе мы с ней дубинушки. Не молодые, но зеленые. Ибо сказано: «Не делай добра, не получишь зла».
Было трудно сосредоточиться. Ко всему прочему, в голове гуляли мысли о несчастном, заброшенном на даче ребенке пострадавшей. А тут еще один из группы товарищей принялся названивать в восьмую квартиру. Я невольно поморщилась и заявила:
– Светланы Владимировны нет дома. Нам самим туда, за вещами. А в седьмой квартире из одушевленных предметов имеется в наличии только злая собака.
Мне не поверили. А я удивилась, что собака на каждый новый звонок лает одинаково. Как заведенная.
Сказав, что псина не настоящая, оперативник успокоился и снова вернулся к квартире с номером восемь.
– Ну не хотят люди понимать родной язык! – возмутилась Наташка и, демонстративно достав из сумочки ключи, решительно оттеснила служителя закона в сторону. – Говорю же – мы не взломщицы!
Металлическая дверь открылась с противным шуршанием. Низ черной обивки отклеился и шкрябал по плиточному полу. Не отрывая торжествующего взгляда от четырех оперативников, подруга вознамерилась войти, но ее решительно осадили.
– Только после нас! – взял реванш тот самый опер, которого Наташка минуту назад убрала с дороги. Я была ему благодарна, поскольку в отличие от подруги смотрела туда, куда и надо было смотреть – в глубинное пространство коридора.
Раньше такого бардака мне видеть не приходилось. Даже во время своих и чужих переездов, включая застойный период ремонта. Во всяком случае, шмотки моей семьи с вешалки не срывались и уж тем более, хаотично перемежаясь с обувью, не устилали ковровую дорожку. Впрочем, в нашей прихожей никогда не валялся и искореженный туалетный столик вместе с содержимым ящичков. Причем ящички застыли в разных положениях далеко от столика, их содержимое – какие-то листочки, шариковые ручки, карандаши и тюбики разлетелись еще дальше. На полу перед входом дном вверх пристроилась довольно объемная женская сумка. Надо думать, пустая. Рядом валялись немногочисленные предметы косметики, небольшая коробка с какой-то электронной игрушкой, растерзанный кошелек с вывалившимися дисконтными картами и денежной мелочью, квитанции, пенсионное удостоверение и еще что-то.
– Та-а-ак… – заунывно пропел над моим ухом один из оперативников. Следом из соседней квартиры раздался заливистый лай, резко застрявший на одном и том же «гав – р-р-р». Похоже, у электронной собаки начались серьезные проблемы с речью – она нудно и без передыха заикалась. Тем не менее входить в квартиру Светланы Владимировны мне уже не хотелось.
Наташка неожиданно разговорилась. Да так складно! Вот тут-то я и узнала, что приехали мы на квартиру пациентки онкологической клиники Осиповой Светланы Владимировны исключительно в мирных целях – за сборником стихов Марины Цветаевой, сменой чистого белья и большим вафельным полотенцем, из которого Светлана Владимировна в целях экономии пенсионных средств намеревалась сделать послеоперационный бандаж. В случае необходимости мы должны были полить цветы.
Пока подруга занималась самобичеванием, развенчивая свои, а заодно и мои умственные способности (дуры мы, дуры!..), оперативники занимались делом – один из них фотографировал коридорный хаос, второй бегал по квартире, а третий названивал следователю, который, как выяснилось, укатил вместе с пострадавшей женщиной в больницу.
– Проходим в квартиру и ничего руками не трогаем!
Это приглашение мне совершенно не понравилось, но отказаться было невозможно. Сзади серьезно напирал последний из оперов. Я сразу затосковала по переполненной дачной электричке и тяжело, с надрывом вздохнула. Выхода не было. Впереди маячил только вход в лабиринт неприятностей. Мы и вошли. Осторожно, стараясь не ступать на разбросанные вещи, пробрались туда, куда нам указали – в одну из двух комнат, где, как мы поняли, бардака было меньше всего.
Заметив, что понятых не пригласили, я немного приободрилась. Появилась маленькая надежда выступить в этой роли. Это лучше, чем роль подозреваемых или свидетелей. Наташка очередной раз повторилась – пояснила всем собравшимся сотрудникам, какая нечистая сила нас загнала в это преступное гнездо в самый неподходящий момент, посетовала на излишки гражданской сознательности и ответственности, а, назвав рабочий телефон своей клиники, внезапно смолкла. Шла проверка ее рассказа.
– Я что, не похожа на честного человека? – трагическим шепотом поинтересовалась она у меня.
– На мой взгляд, похожа. Но это на мой!
– А остальные меня в упор не видят, – с вызовом заявила подруга. – Интересно, где мне теперь искать полотенце, крючки, белье и Цветаеву? И зачем кому-то приспичило распарывать старый диван? Он в скором времени и сам бы рассыпался. Здесь, вообще, можно где-нибудь присесть?
– Гена, если закончил, принеси из кухни женщинам табуретки. Только крупу с них смахни, – оторвался от телефона всеслышащий опер, которого остальные уважительно называли Константином Ивановичем. В руках у него был раскрытый паспорт. – Потерпевшая – Антипова Галина Андреевна… – скучно диктовал он кому-то паспортные данные женщины. Вне сомнения, той самой, которую мы с Наташкой обнаружили в лифте. Я еще удивилась, что она проживает недалеко от нас. – Можно считать, что личность потерпевшей установлена. Значит, телесные повреждения ей причинены здесь, в квартире, где она и выронила паспорт. А вот каким образом она отсюда выбралась да еще дверь за собой закрыла? Надо бы проверить наличие у потерпевшей ключей…
Подруга перешла на более высокую ступень переживаний – как объяснить больной Осиповой, да еще накануне операции, причину, по которой не выполнено ее такое легкое, как казалось, поручение. Опухоль операбельная, но неизвестно, захочется ли теперь бедняжке вообще выходить из-под наркоза. Затем подругу осенила новая мысль. Она посетовала на то, что зря спасла от верной смерти бессердечную гражданку Галину Андреевну. Если эта баба имела доступ в квартиру, значит, состояла в родстве с больной Осиповой, следовательно, была обязана навещать старушку и обеспечивать ее всем необходимым. С другой стороны, больная Осипова жаловалась на одиночество…
– Ребенок!!! – ахнула я, перебив Натальины страдания. – У гражданки Галины Андреевны одинокий ребенок на даче без присмотра! Она просила за ним присмотреть…
Константин Иванович вновь прервал разговор по телефону, недовольно поморщился и потребовал тишины.
На кухне, куда нас под конвоем отправили, было еще хуже. Немногочисленные припасы Светланы Владимировны в силу своей рассеянности по полу, подоконнику и другим удобным для этой цели местам казались огромными. Вся вытащенная из стола посуда лежала где попало, но при этом ни одной разбитой тарелки или чашки! На столе в большом овальном тазу с водой стояли насквозь промокшие горшки с цветами. Похоже, жизнь на воде, вернее, в земляной трясине им нравилась – все росло, зеленело и цвело без всякого намека на загнивание.
Тем временем вернулся следователь, с ним прибыли еще два человека. Сам следователь мне не понравился. В какой-то момент даже показалось, что он жалеет о том, что количество пострадавших ограничилось одной женщиной. Не сразу выяснилась причина: Сергей Сергеевич пытался переложить боль со своей больной головы на здоровые головы окружающих. Только после приема презентованной мною таблетки он подобрел и стал похож на относительно нормального человека.