Очень хотелось спать, и моя пострадавшая спина начала сильно болеть от прошедшего эффекта от обезболивающего зелья. Но ведь нельзя было просто уйти, директор не промыл ещё мозги студентам своим традиционным трындежом, а если бы я встал из–за стола и слинял, меня бы не поняли даже слизеринцы. Долбаные традиции.
Дамблдор так и не появился, и вступительную речь проводила МакГонагалл. Было видно, что это для неё необычный опыт и непривычное амплуа. В противовес директору она не стала размазывать необходимую информацию на час говорильни и не заставила студентов пытать самих себя пением гимна Хогвартса, а спокойно и доходчиво объяснила правила и распорядок, а потом распустила всех по гостиным. Целый отряд первокурсников и несколько бледно–серых студентов старших курсов отправились ночевать в больничное крыло. В общем, праздничный пир прошёл вяло и скомканно.
Великий поход, а иначе небольшую прогулку от Большого зала до своей спальни я для себя назвать не могу, вылился мне, как это говорят, в эпическое превозмогание. По ощущениям — вместо позвоночника у меня был раскаленный лом, и приходилось идти с такой же осанкой, будто я его проглотил. Самое неприятное, что принять ещё одно обезболивающее я не могу, потому как нельзя, да и осталось его всего два флакончика. Придется юзать «зелье сна без сновидений», чтобы хотя бы поспать. Нога за ногу я плёлся в арьергарде толпы гриффиндорцев, и по моему лицу скатывался ручьями холодный пот. Долбаные дементоры, долбаный Хогвартс, долбаный Дамблдор, министерство и весь магический мир! Как же хреново! Какая–то нехорошая тенденция, как я в Хогвартсе, так здесь боль моя вечная спутница. Ещё пару лет и глядишь, понравится ещё, и вот новоиспечённый хогвартский мазохист готов.
— Гарри? Что с тобой? — прямо передо мной появилось бледное и встревоженное лицо Гермионы.
— Со мной? Нормально всё со мной, это я так за Роннипупсика переживаю, видишь, как меня мучают моральные терзания и чувство вины за то, что я так недостойно поступил с этим великим человеком, — автоматическим, отрешённым голосом ответил я.
— Гарри?
Она потрясла меня за плечо. За плечо! Засранка такая! За левое плечо, которое опять не поднималось, и эта встряска вызвала целый фейерверк разноцветных кругов в глазах и непередаваемые чувства в спине. Как не вырубился от боли, непонятно.
— Ум–м–м-м!!! Грейнджер! Я тебя обожаю, — промычал я сквозь стиснутые зубы. — Что–то я совсем нехорошо себя чувствую.
— Тебе нужно в больничное крыло, — категорично заявила она.
— Да? Я туда просто не дойду. Лучше помоги добраться до кровати, — через силу и с двусмысленной улыбкой выдавил я. — Полежим… В смысле, отлежусь и всё со мной нормально будет. Я же Мальчик–Который–Неубиваемый, забыла?
— Дурак! — раскраснелась она, одновременно подныривая под руку и подставляя плечо. — На тебе же лица нет! Что там, в вагоне, случилось на самом деле, ты, конечно, не расскажешь, но я видела, во что превратилась дверь. Рано или поздно ты всё равно мне всё расскажешь, никуда ты от меня не денешься, Гарри Джеймс Поттер. Я докопаюсь до правды и выведу тебя на чистую воду, а то удумал тут, скрывать от меня… всякое, — ворчала она.
Ворчащая Гермиона — это зрелище, я вам скажу. Чуть не рассмеялся и, даже несмотря на боль, не смог подавить смешок. Котёнок обиженный, у которого из–под носа миску со сливками увели. Вот же любопытная какая. Это у неё просто навязчивая идея, до сути добраться и выяснить всю подноготную чего–нибудь, будь то процесс или явление. Только часто она на книгах с описанием останавливается и на этом успокаивается, что неправильно. Теоретик…
— Это же ты на самом деле что–то сделал с теми существами, с дементорами? — спросила она, просяще заглядывая снизу–вверх мне в глаза.
— Правда, я крут? — как бы в пространство, и констатируя сам факт своей крутости, задал я вопрос.
Глава 29 Разведка и вербовка
Где же эта чертова картина? Я уже почти облазил даже восьмой, самый верхний этаж донжона замка с бывшей наблюдательной галереей, сейчас застеклённой, откуда открывался великолепный вид на окрестности. Из книг было не до конца понятно, где находится вход в Выручай–комнату, а может, и я не помнил точно, то ли на шестом, то ли на восьмом этаже за картиной с танцующими троллями и волшебником троллефилом. За последующие три дня после пира я стал, наверное, самым ярым почитателем живописи и искусствоведом Хогвартса, так как всё время рассматривал движущиеся картины с изображениями различных магов, ведьм, существ, и множества натюрмортов, и всяких пейзажей, и было их дофига.