— Именно поэтому… Ну, полковник мало-помалу заводится, а сыщики велят предъявить разрешение на весь этот арсенал. Раймерс и говорит:
«Оно у Франца».
«Кто такой Франц?» — спрашивают те.
«Мой секретарь», — отвечает Раймерс.
Велят позвать этого секретаря. Раймерс говорит, что может только сам сходить за ним. Те возражают, боятся, что хозяин смоется.
«Где Франц?»
«На чердаке».
«На каком чердаке? В амбаре?»
«Нет, здесь, в доме».
«Нельзя ли его позвать?»
«Если думаете, что в этом есть смысл, могу попробовать».
«Да, попробуйте».
Все выходят во двор, и Раймерс кричит:
«Эй, Франц, спускайся. Полиция требует».
Никакого ответа. Раймерс, — он так и вышел с ружьем в руке, — орет, надрывается, но все без толку.
«Может, Франц спит?» — спрашивают.
Раймерс говорит, что не знает, спит Франц или нет. Тогда решают послать на чердак полицейского. Спрашивают, в какую дверь стучать?
«Как влезете, то прямо».
Полицейский взобрался наверх, повертелся там и слез обратно; на двери, говорит, висит замок. Раймерс крайне удивлен: мол, неужели они не знают, что чердаки повсюду принято запирать.
Тут они, конечно, начали догадываться, что он их дурачит. Да и батрачки в кухне стали громко хохотать, услыхав, как их хозяин кличет «Франца». Тогда шупо вернулись в комнату и спросили Раймерса в лоб: что, мол, это за Франц, которого он держит под замком.
«Ну, мой секретарь».
«Секретарь? Живого человека не запирают».
«Иногда запирают. Ведь вы же за тем и приехали, господа хорошие».
«Вы что, держите тут арестованных?»
«Разве мебель можно арестовать? У вас этот арестант называется секретером, а я испокон веку зову его секретарем. И имя ему дал: Франц».
— Так оно и есть. Раймерс давал имена не только мебели, но и своим костюмам, телегам, всякой утвари.
— Идиотская прихоть! И когда эта деревенщина ума наберется!
— Все ворчите. А ведь вам интересно, что я рассказываю, иначе не слушали бы.
— Интересно? А что мне остается: пришли, уселись за мой стол и не думаете уходить!
— Да… представляете, как они взбесились? Двое, отняв у Раймерса ружье, принимаются собирать затворы, которые он перед этим разложил на столе и смазал. А трое лезут на чердак вместе с хозяином. И пока он роется в своем секретере, не отходят от него ни на шаг. Переворошив ящик за ящиком, Раймерс вдруг вспомнил, что разрешение на оружие все-таки не здесь, а в письменном столе.
Тогда ему заявляют, что разрешение больше их не интересует, поскольку оружие так или иначе конфисковано. Ну и порядочки, а? Прямое нарушение прав человека!
— Не фиглярничайте! — морщится Штуфф.
— Но ведь так говорят. Во всяком случае — это нарушение законности… Потом начинается допрос. Перво-наперво они хотят знать, кто подвез фуру с соломой. Раймерс отвечает:
«Об этом надо бы спросить Отше».
Они, видать, чувствуют опять подвох, не выясняют, кто такой Отше, а велят рассказать то, что знает он сам. Раймерс возражает:
«Нет, сперва вы расскажите, что знаете, а потом уже я скажу, что верно, а что нет».
Это им, понятно, не нравится, и они говорят ему, что он арестован и должен следовать за ними, на что он отвечает:
«Сейчас не могу. Я еще должен составить налоговую декларацию. Да и общинную кассу передать надобно».
Они злятся все больше и больше. В деревне уже черно от народа, машин понаехало, фотографы снимают тут и там. А Раймерс уселся в кресло и ни с места. Они предлагают, чтобы кассу он передал им. Он отказывается. Говорит, что и так много денег пропало. Мол, разве они не слыхали о растратах в рейхсвере и полиции, о спекуляции боеприпасами и прочей пакости?
— Ну и?..
— Понимаете, такое надо себе представить. Я, например, представляю. Хотя сам там не был, но ясно вижу всю картину: шупо у дверей и вдоль стены, в руках резиновые дубинки, кобуры расстегнуты. Тут же сыщики, господин полковник Зенкпиль, и все кипят от злобы. Будь он один, клянусь вам, они бы ему все кости переломали. Но на улице сотни крестьян…
— Десятков пять.
— Сотни, несколько сот! И ни одной женщины, только мужики. Женщин из дому не выпустили. Все стоят молча, ни звука. И десятка три полицейских, оцепивших двор. А в их кольце, за стеной, один-единственный человек вот уже битый час дурачит их, и они бессильны против него.
— Фантазируете вы неплохо. Но полицию и криминалистов этим не удивишь, там и не такое видали.
— Да они кипели от ярости. Полковник аж почернел: