Криминалисты переглянулись: — Ну что ж, значит, ты в курсе. Так что за человек этот Тредуп?
— Пока у него есть деньги, — начал с готовностью Штуфф, — он вполне порядочный малый…
Примерно через час Штуфф сообразил, что он все-таки ошибся в своей догадке и дело не в фотоснимках. А спустя еще два часа, за обедом, он решил: «Уголовная братия меня явно обдурила, точка. Ведь Фрерксену давным-давно известно, что снимки сделал Тредуп. Почему же тогда они подчеркивают, что Фрерксен разозлился на нас именно сегодня?»
Поломав голову, Штуфф пришел к следующему заключению: «Видимо, Тредуп что-то нашкодил, и полиция об этом узнала. Вечером я до него доберусь. Пойду с ним пить».
Но Тредупу не хочется пить, ему надо работать.
— Надписывать адреса? Ты же получил деньги за снимки. Небось кучу монет.
— Насчет снимков, Штуфф, помолчи. И вечером о них тоже помалкивай.
— Значит, к девяти у «Тухера»?
— Девять для меня поздновато. Уже темно. Скажем, к восьми.
— Ладно, к восьми. В восемь даже лучше. Прошвырнемся немного, поглядим на девочек.
Штуфф наметил план сражения: «Буду его спаивать, пока не разговорится».
Но в конце дня Штуфф встретил аграрного советника Файнбубе из Общества по разведению черно-пестрой породы и юрисконсульта Плоша из районного союза ремесленников, и у них началась пьянка. Штуфф никак не мог вырваться. Он послал парнишку-официанта в ресторан «Тухер» с поручением привести Тредупа. Тредуп, однако, не пришел, и Штуфф продолжал пьянствовать.
Через некоторое время он снова вспомнил о назначенной встрече и подозвал официанта: — Что сказал Тредуп?
— Он не идет. Он там, на улице.
— И ты только сейчас мне это говоришь?.. Господа, прощаюсь до понедельника. Вы, конечно, придете поглядеть на крестьянскую демонстрацию?
Тредуп сновал взад и вперед по тротуару.
В этот ранний вечерний час, когда спала жара, Буршта и Вокзальная площадь были полны народа. Много ярких платьев, в каждом подъезде парочки, в дверях «Хроники», разумеется, тоже.
— Смотри-ка, — сказал Штуфф, повиснув на руке Тредупа. — Вон, у нас в дверях… это Грета Шаде, младшенькая нашей уборщицы… и опять с кавалером, ей-богу…
— Много ли человеку надо…
— Ядреная деваха, а ведь ей нет и пятнадцати…
— Своему кавалеру она об этом не скажет…
— Да он, наверно, знает, что она только что школу кончила, на пасху… Если уж клюнет, не удержится и влипнет.
— Мне бы твои заботы.
— Мои? Может быть… Если она врет… Кто знает… Я тебе расскажу про один случай, но… молчок, никому!
— Само собой.
— Честное слово?
— Честное слово.
— Так вот… месяца три назад — у нас еще топили — прихожу я утром в редакцию, прямо с пьянки. Света белого не вижу. Грета как раз убиралась, и вдруг — бац! — девчонка сидит у меня на коленях. До чего теплая! У меня даже в горле пересохло. На ней одно трикотажное платьице, поверх сорочки. Ну и печка, — скажу тебе! А какая грудь у чертовки.
— Штуфф, неужели ты?..
— А если бы и да? Кто меня осудит? Понятно, совращение малолетних… Да где же справедливость?.. Ведь я был в стельку пьян, а тут такое тело… Но нет… — И Штуфф продолжает совсем иным тоном: — Надо быть мужчиной, уметь владеть собой. Нет, Тредуп, ничего не было. Я прогнал ее… Вот так, а теперь пошли в «Грот».
— В «Грот»? Мне бы не хотелось туда заходить. И честно говоря, из-за жены.
— Ты у нее под каблуком, да?
— Ну и что? Всякий здравомыслящий муж должен радоваться, если он под каблуком. Разумным каблуком, конечно.
— Мужчина должен всегда быть повелителем, — наставительно сказал Штуфф.
— Чепуха, попробуй поживи-ка лет десять в браке! Да хотя бы год! Повелителем! Увидел бы, что у тебя с женой получится!
— Знаешь, кто ты? — крикнул Штуфф. — Ты декадент!
— Брось, — презрительно отмахнулся Тредуп. — Ты рассуждаешь, как слепой о цвете! Был бы ты женат, рассуждал бы иначе. Да только ни одна за тебя не пошла.
— Ни одна, ни одна! — возмущенно проворчал Штуфф. — Слушай, а ты вообще собираешься идти со мной?
— Я — с тобой? То есть ты — со мной! Позвал-то меня ты!
Они остановились, как раз посреди моста, и с вызовом смотрели друг на друга.
Слева был пруд, в который втекала речка Блоссе; на плотину тихо, но упорно накатывалась вода. Здесь, под деревьями, было темно. Несколько газовых фонарей освещали проезжую часть, отражаясь тусклыми мерцающими узорами на черной глади пруда. За мостом, над входом в «Грот», ярко горела реклама.