В этот момент разрушение превратилось в величественное зрелище. Гигантский водяной лик Посейдона начал таять, растворяться, словно ледяная скульптура под лучами жаркого солнца. Вместо бушующей стихии оставались лишь искрящиеся бирюзовые языки пламени, постепенно затухающие, унося с собой последние капли воды и остатки разрушенного города. С каждой гаснущей искрой темнота становилась гуще, воздух тяжелее. Крид, окружённый мерцающим послесвечением бирюзового огня, стоял невозмутимый, словно творец, управляющий миром.
Крид двигался медленно, с мерной грацией статуи; каждое его движение было наполнено смертельным спокойствием. В его руке покоился кристалл — не просто камень, а сосредоточение невероятной, ужасающей демонической мощи. Он был холоден, как лёд, и тяжел, как первородный грех. На его поверхности, словно звёзды на ночном небе, мерцали руны — древние символы, пульсирующие тёмной, но по своему притягательной энергией.
Без спешки, без лишних движений, Крид активировал кристалл. Руны на кристалле вспыхнули ослепительно холодным светом, подобным блеску мерцающего ледяного огня. Миг и пришёл пронзительный холод, пронизывающий до самых костей.
Неспешно, словно кладя на мостовую не кристалл, а саму смерть, Крид опустил его на мраморную поверхность Атлантиды. И в этот миг город опутала сеть рунических узоров. Они не накладывались на здания, а пронизывали их насквозь, вплетаясь в камень, металл, даже в сам воздух. Руны пульсировали, разрастаясь, словно живые, распространяя свою тёмную власть по всему городу. Они захватили не только здания, но и людей, опутывая их, словно невидимые нити судьбы, отнимающие души и наполняющие воздух холодом загробного мира. Атлантида превратилась в гигантскую, мерцающую ловушку душ, в величественный, мрачный памятник бессилию и ужасающей мощи магии. В воздухе повисла тяжёлая, давящая тишина, нарушаемая лишь шепотом мерцающих рунических узоров.
Крид стоял на руинах храма; его фигура, подсвеченная мерцающим светом рунических узоров, казалась не человеческой, а высеченной из самого мрака. Его слова звенели в глубокой тишине, пропитанной холодом и запахом озона:
— Я знаю, что ты здесь! Ведь бог старой закалки не мог оставить последних истинно верующих в него разумных существ? Они твоя паства, твой скот, твоя пища и твоя мощь. Но теперь ты в ловушке, божок… — Крид хищно осклабился; его улыбка была холодна, как ледяной ветер из бездонной пропасти. — Атлантида запечатана, как закрытый мир Инферно! — продолжил он, взгляд его был настолько леденящим, что казалось, сам воздух застывает. — А все атланты стали топливом для божественной ловушки душ… — Он замолчал, задумчиво разглядывая закуток разрушенного храма, словно ища не бога, а какую-то ускользающую тайну. Тень от его фигуры падала на разрушенные фрески, изображающие былые триумфы Посейдона, и теперь они казались лишь жестокой иронией, и насмешкой над богом.
Время тянулось медленно, наполненное ожиданием, тяжёлым, как свинцовые тучи перед грозой. Казалось, сама атмосфера замерла, прислушиваясь к тишине, разбавленной лишь шумом ветра, проносящегося сквозь разрушенные здания. Две минуты… Три… В закутке что-то шевельнулось. Из глубины мрака, словно призрак из преисподней, медленно, нехотя, вышел старичок. Его борода, седая и длинная, спускалась до самой груди. Он был одет в рваную хламиду, наброшенную на голое тело; его плечи сутулились, а взгляд был тусклым, лишённым былой божественной мощи. Это был Посейдон, лишённый всех своих сил, сломленный, изгнанный из своего собственного царства. Его лицо, изборожденное морщинами, выражало не только физическое истощение, но и глубокую бездну отчаяния. На его лице застыл не гнев, а безмолвная боль, старая, как сам мир. Он походил не на бога, а на уставшего, побитого жизнью скитальца, лишённого не только сил, но и надежды.
Крид стоял, опираясь спиной на огромный, обвалившийся фрагмент храмовой стены, подобный громадной надгробной плите. Его фигура казалась несокрушимой, высеченной из самого мрака руин Атлантиды. Вокруг него всё ещё мерцали руны, опутывающие остатки города смертельной сетью. Воздух был пропитан холодом, запахом озона и призрачным шепотом загробного мира. Посейдон, лишённый божественной мощи, стоял перед ним, словно ожидая приговора.
Слова Крида прозвучали спокойно, без эмоций, но в них слышалась железная решимость, не допускающая сомнений: