Затем, медленно, с мерной грацией, достойной бога, он подошёл к лежащему на земле кристаллу — ловушки душ. Взяв его, он ощутил охлаждающий холод, исходящий от камня. Это был не просто артефакт, это было хранилище тысяч душ, сосредоточие бесконечной печали и отчаяния. Крид держал в руках не просто камень, а судьбы погибшего города.
Он повернулся и направился к своему кораблю. Его фигура, подсвеченная блеском философского камня, казалась ещё более величественной на фоне разрушенной Атлантиды.
Тяжёлый дубовый стол в каюте капитана казался не просто мебелью, а фрагментом древней святыни. Его поверхность, истёртая временем и покрытая мелкими царапинами и потёртостями, свидетельствовала о долгих годах и множестве событий. Воздух в каюте был наполнен запахом солёного ветра, дерева и нотками магии самого Крида. На столе лежали философский камень, излучавший холодное сияние, и кристалл, хранивший в себе тысячи душ погибших атлантов.
Крид, вернувшись в каюту, медленно опустился на стул. Его движения были плавными, размеренными, исполненными концентрации и глубокого понимания значимости предстоящего действия. Он взял в руку специально приготовленный кинжал: его лезвие было отполировано до блеска, а рукоять инкрустирована мелкими драгоценными камнями, мягко мерцавшими во мраке каюты. Этот кинжал, словно продолжение его руки, был готов к работе.
Сосредоточившись, Крид начал вырезать на дубовой поверхности стола руны призыва Хозяина Инферно. Руны были не просто символами, а частью древней магии, забытого знания, мистического ритуала. Каждый рез кинжала был точен, выверен; каждая линия — наполнена мощью и сконцентрированной энергией. В воздухе повисла напряжённая тишина, которую нарушали лишь шепот ветра за бортом и глубокое дыхание Крида. Он вырезал руны не просто в дереве, а в самой ткани реальности, призывая из бездонной глубины преисподней могущество, способное изменить судьбу любого мира. Свет философского камня освещал его руки, подчёркивая важность и опасность ритуала. В каюте капитана царила атмосфера запретного знания с нотками неизбежного будущего.
Воздух в каюте, уже сгустившийся от напряжения, задрожал. Вырезанные Кридом руны вспыхнули холодным, неземным шартрезовым светом, что быстро распространился по каюте, окрашивая стены в мрачные тона, затем сжался, сфокусировавшись перед Кридом. В этой точке пространство исказилось, как вода в кипящем котле, и появился Малик дэ Сад.
Он не просто мгновенно возник, а словно шагнул из тени реальности: зеленоглазый брюнет в идеально сидящем темно-синем костюме-тройке. Костюм казался сотканным из тьмы, его глубокий синий цвет почти поглощал крохи света вокруг. Ткань струилась, как живая, обволакивая его фигуру; от безупречно отутюженных складок исходила аура власти и холодной элегантности. На его лице, обрамленном темными волосами, ни один мускул не дрогнул; взгляд был ледяной, пронзительный, словно он видел Крида насквозь. Демон просто стоял, как воплощение безмятежной силы, внезапно возникший призрак или демон из глубин Инферно. Воздух вокруг него вибрировал от едва уловимой, но визуально ощутимой энергии, словно он был центром миниатюрного урагана. В тишине каюты слышалось лишь тихое потрескивание, подобное разрядам статического электричества. Философский камень на столе вспыхнул ярче, словно в ответ на появление Хозяина Инферно; кристалл ловушки душ так же замерцал тусклым, тревожным светом.
Малик дэ Сад едва заметно хмыкнул, уголки его губ едва приподнялись в издевательской усмешке, впрочем мгновенно исчезнувшей бесследно спустя какой-то миг. Ледяной, проницательный взгляд скользнул по философскому камню и кристаллу ловушки душ, которые Крид спокойно протянул ему на раскрытой ладони. Камень, излучавший холодный свет, казался почти живым; кристалл, прежде темный и непроницаемый, теперь мерцал чистым, прозрачным светом. В тот же миг, как артефакты коснулись пальцев Малика, кристалл словно растворился в воздухе, оставив после себя лишь ощущение пустоты и лёгкий запах озона. На ладони Крида лежал другой, абсолютно чистый кристалл, готовый к новым душам и очередной жатве.
— Спаси её! — голос Крида, хотя и сухой, прозвучал напряжённо, с почти отчаянной мольбой, скрытой за хладнокровием. — Верни Бель жизнь, достойную её невинности и наивной простоты. Без меня… — он замолчал, сжав челюсти. Затем, отдавая Малику философский камень, холодно добавил: — Это плата за счастье одной конкретной души.