Виктор, сжимая в руке зажжённый факел и гладиус, продолжал спускаться вглубь подземелий базилики. Извилистая и влажная каменная лестница уходила вниз, в кромешную тьму. Воздух становился всё более сырым и холодным, пропитанным запахом земли, камня и чего-то ещё, невыразимо мерзкого. Каждый шаг отдавался глухим эхом, словно сам звук боялся потревожить покой этого векового подземелья.
Свет от дрожащего факела отбрасывал пляшущие тени на влажные стены, и Виктор ощущал нарастающую тревогу. Он чувствовал, что он здесь не один. Это чувство пронизывало его до костей, витало в воздухе.
Здесь, под землёй, в священных землях Рима, скрывалось нечто ужасное, питаемое тем же кошмаром, что и гули на поверхности. Виктор спускался в самое сердце этого кошмара. С каждым шагом он приближался к разгадке.
Виктор шёл вперёд, освещённый хрупким светом факела, а его сердце билось в груди, отбивая ритм приближающегося конца… или, быть может, надежды?
***
Виктор Крид не помнил своего прошлого. Лишь обрывки образов — блеск клинка, запах крови, шёпот молитв — проносились сквозь туман забвения. Но его руки, огрубевшие от множества битв, помнили. Его тело, истерзанное, но непокорённое, помнило. И его меч, холодный и острый, помнил всё необходимое, дабы прокормить своего хозяина.
Он был просто рядовым ликвидатором в рядах Инквизиции, служащим одному из пяти великих кардиналов. Его задача была проста и жестока: уничтожать всех, кого назовут его покровители. Демоны, ведьмы, еретики — все становились жертвами его клинка, не имеющего имени, но уносящего множество жизней.
Крид не задавал вопросов, потому что они были неуместны. Он был инструментом, и его задача состояла в том, чтобы исполнять приказы, не задумываясь об их целесообразности и морали. Его память была пуста, но его душа была наполнена холодом и железной волей.
Но иногда, в глубине своей памяти, он ощущал что-то ещё. В моменты тишины, среди грохота битв и криков умирающих, к нему приходили образы былой жизни. Образы великой силы, бесконечной мощи, а также чувство глубокой печали, оттеняющее эти воспоминания. Эти образы были неясными, но они подогревали в нём ощущение того, что он больше, чем просто ликвидатор. Что он — нечто большее, чем оружие в руках угрюмого кардинала.
После очередной резни, он нашёл в подземельях древнего храма старинный пергамент, на котором были написаны забытые руны. Когда он прикоснулся к ним, в его памяти мелькнули новые образы. Виктор начинал понимать, кто он есть на самом деле. Его бессмертие скрывало в себе тайну, потенциально способную и спасти, и уничтожить остатки мира.
Пергамент был истёртый, края его крошились, словно изъеденные временем. Однако сами руны, выведенные тусклой, но стойкой краской, сияли странным, внутренним светом. Виктор Крид прикоснулся к ним кончиками пальцев, ощутив пронзительный холод, проникающий сквозь кожу прямо в кость.
Это был отрывок из Гоэтии, демонической книги царя Соломона, запретного тома, содержащего знания, недоступные смертным. Имена демонов, заговоры, печать Сатаны — всё это было написано на пожелтевших, изъеденных временем страницах. Виктор не знал, что с ним делать, что означает этот ужасающий знак древней мощи и как он связан с его бессмертием.
Он ощутил пронизывающий взгляд, словно десятки пар глаз — различных существ, живых и мёртвых — наблюдали за ним. Сотни убийств, сотни смертей — и ни одна из них не вызывала в нём таких чувств, как сейчас. Знаки на пергаменте содержали знания не только о мире живых, но и о мире мёртвых, и о том, что находится за его пределами. Возможности, до которых он никогда даже не допускал мыслью. И этой возможностью он не мог не воспользоваться.
Не зная, что делать, он, повинуясь инстинкту, спрятал пергамент за ворот рубахи под рясой, поближе к сердцу. Холодные, жёсткие руны коснулись его груди, будто в глубине его сердца проснулось эхо забытого прошлого. Он запомнил каждый символ, каждую запятую, каждую букву. Это был его новый секрет, его новая тайна, новая возможность. Возможность определить своё место в этом мире, где смерть была не концом, а лишь началом некой забытой им истины. Истины, которая могла либо уничтожить, либо спасти его.
Вскоре к нему спустиля и крайне задумчивый кардинал.
Кардинал Альфонсо де ла Круз — фигура сложная и многогранная, как витраж старинного собора, одновременно мрачная и загадочная. Его имя само по себе звучит как эхо давно минувших веков, принося с собой аромат благовоний и привкус крови. Внешность необычна: рыжеватая борода в контрасте со светлыми волосами, подстриженными под горшок, придает ему одновременно и юношеский наив, и образ умудренного жизненным опытом человека. Нефритовый оттенок его глаз — зеркало глубины души, скрывающей как несокрушимую веру, так и потаенную травму.