— Но ведь и мусульмане для вас такие же враги, — я не смог удержаться от этой реплики и, казалось, удивил его. Он ответил молчанием, и мы постояли несколько секунд в тишине.
— Я думаю, что Бог не хочет, чтобы мы были одиноки, — прошептал он наконец, взгляд его был устремлен в небо. — И он присылает нам людей из разных «миров», чтобы мы могли поделиться с ними своим виденьем этого грешного мироздания.
Он взглянул на меня, и в его глазах я увидел не только гордость царя, но и боль человека, которого предали.
— Гондэр не может быть только христианским городом, — добавил он, делая шаг вперед. — Он должен быть городом для всех, кто хочет жить в мире.
— В моих землях найдётся место даже «демону», если он будет жить по законам! — с нотками призрения произнёс он.
Мы стояли у подножия дерева, которое, как казалось, хранило тайны Гондэра на протяжении веков. Солнце только что вышло из-за горизонта, окрашивая небо в розовые и оранжевые тона. Воздух был насыщен ароматом смолы и влаги.
— Куда нам, «демонам», до столь светлейшего царства, как у вас… — с сарказмом отвечаю в ответ, на что царь лишь укоризненно покачал головой.
— Не будь так циничен, — произнес он, и в его голосе мелькнула лёгкая грусть. — Ты видишь, как живут люди в моих землях? Они счастливы. У них есть дом, семья, работа. Они верят в Бога и живут по законам.
— А что сделаешь, если кто-то из твоих «счастливых» людей решит нарушить законы? — спрашиваю я и чувствую, как в моём голосе появляется ирония.
— Тогда он будет наказан, — отвечает он бесстрастно. — Но я уверен, что никому не придет в голову нарушать законы. — Ты не понимаешь, — произнес он наконец. — Ты не можешь понять, потому что ты не живешь в моих землях.
Он сделал шаг вперед, и я оказался один на один с деревом, чьи ветви тянулись к небу, словно руки, просящие защиты.
— Возможно, — отвечаю я спокойно, — но я уверен, что ты тоже не понимаешь меня.
Молча повернулся и ушел. В моем сердце было много вопросов. Прав ли был царь, говоря, что в его землях есть место даже для «демона»? И может ли мир быть совершенным, каким он его представлял? Как по мне, идеалистически глупо. Я задумчиво шел по узким улочкам Гондэра, и вокруг меня кипела жизнь. Горожане спешили по своим делам, торговцы предлагали свои товары, дети играли в пыли. И в этой жизни было так много несоответствий, так много контрастов. И я понимал, что ответы на мои вопросы надо искать не в царстве идеального порядка, а в этом хаосе, в этом несовершенстве, в этой жизни.
В конце концов именно Зара «подчинил» меня, и это сложно назвать чем-то хорошим. В Сомали остался Мухаммед, взявший на себя роль наместника, поскольку все знали его как моего «верного» человека, то проблем не возникло. Ибо Малик столь удачно куда-то уехал.
Сердце города билось в ритме размеренного шума. Я, угрюмый и задумчивый, бродил по его улицам, как призрак, отчужденный от жизненного кипения. Аромат свежего хлеба, вырывавшийся из пекарен, резко контрастировал с моим внутренним холодом. Кофе, густой и ароматный, как дым от костра, манил своим теплом, но я проходил мимо, не останавливаясь.
Бакалейные лавки, переполненные яркими фруктами и овощами, как будто хотели привлечь меня своим изобилием, но я не видел их красоты. Лишь небольшой фонтан, стоявший в углу площади, словно мираж в песках, привлек мое внимание. Его хрустальные струи, падающие в небольшой бассейн, создавали иллюзию покоя, который мне был недоступен.
Я устроился под сенью ратуши, ее монументальные стены казались незыблемыми, словно символ вечности. Откинулся на холодный камень, закрыв глаза. Мысли путались, как нити в клубок. И размышлял о своем бытии, но без всякой конкретики, как бесцельный бродяга, затерявшийся в тумане.
Вдали показалась фигура, изысканная и элегантная, словно снизошедшая из древней легенды. Она двигалась плавно, как волна, окутанная в ткань цвета летнего заката. На ее тонких руках блестели драгоценности, и в ее глазах играл огонь интеллекта и роскоши. Я не мог не заметить ее присутствие, как не мог не заметить рассвет после ночи. В ней было нечто такое, что не позволяло отвести взгляд как гипноз.
Я встал, поправляя свою поношенную одежду, почти ставшую лохмотьями, и взгляд мой встретился с ее глазами. В них была такая глубина, такая непостижимая тайна, что на миг я забылся, как в зачарованном сне.
Зеленые глаза с кошачьим любопытством как будто просвечивали меня насквозь, изучая каждую черту моего лица, каждую морщинку на коже, каждую неровность на голом торсе, проглядывающем сквозь потрепанный камзол. В них было что-то непостижимое, не просто любопытство, а некая оценка, холодная и непримиримая.