Перед троном, в центре зала, возвышался огромный мегалит, исписанный древними рунами, сияющими тусклым, зловещим светом. Руны рассказывали историю забытых богов и вечных войн. В самом сердце мегалита, пронзая камень насквозь, застыл Меч Судеб — клинок из адского огня и ледяного кристалла, когда-то принадлежавший поверженному богу войны. Клинок, приобретённый Архангелом Михаилом в бою, теперь служил вечным напоминанием о победе света над тьмой, о великой жертве и бесконечном одиночестве великого воина.
Стены чертогов не были украшены, они сами были историей — полотно вечности, испещрённое застывшими моментами божественных битв. Световые вихри, сгустки неизбывной энергии, призрачные тени павших богов, переливались на их поверхности, рассказывая безмолвную сагу о вечном противостоянии Эру и Моргота в далёких мирах, о борьбе света и тьмы. Тьма же не была пустотой — это была живая сущность, дышащая холодом и отчаянием, вечно накатывающаяся волна на несокрушимые, но измученные стены божественной твердыни. И в этом вечном противостоянии, в ледяном объятии света и тьмы, заключалась вечная боль и неизбежное одиночество Архангела Михаила. Каждый отблеск света на мраморе — это символ его непреклонной воли, его нерушимой веры, и его бесконечного одиночества в бескрайней тьме Армагеддона. Он стоял один, в своих ледяных чертогах, вечный страж на грани между светом и тьмой.
Мраморный трон Архангела Михаила, высеченный из белоснежного камня, пронизанного изящными прожилками обсидиана, то и дело вспыхивал непредсказуемыми всполохами света. Словно живое существо, он дышал, пульсируя волнами шартрезного и бирюзового сиянием, напоминающим о далёких, забытых эпохах божественных битв. Эти вспышки, краткие и яркие, пробегали по поверхности трона, озаряя резные узоры, выполненные с неземной точностью, и на мгновение превращая холодный мрамор в живой огонь. Казалось, сам трон не способен удержать в себе эту бурлящую энергию, и она вот-вот вырвется наружу, поглотив всё вокруг в сияющем вихре.
Однако это сияние было недолгим. В следующий миг, как только вспышка достигала своего пика, из глубины белого мрамора всходило сияние совершенно иного рода — могущественный, непреклонный свет, излучаемый самим Архангелом. Этот свет был безупречно чист, беспощадно ярок, и он мгновенно выжигал все прочие цвета, оставляя после себя только глубокие, чёрные, как бездна, линии обсидиановых прожилок. Они словно проступали из глубины камня, подчёркивая свою вечную, непоколебимую сущность. В этом мгновенном противостоянии двух сил — бурлящей, непредсказуемой энергии и спокойной, могучей грации Архангела — заключалась вся суть его вечной борьбы со старым противником. Свет трона словно признавал силу древнего оппонента, его вечное присутствие в самой сути божественного престола.
Бесконечность тяготила Михаила. Не вечная война, не бремя ответственности за судьбы миров — нет. Тяжелее всего была сама вечность, безбрежная и неизменная, словно застывшее море под мертвенно-серым небом. В ледяных чертогах, высеченных из антрацитового мрамора, царила не тишина, а глубокий, давящий шум времени — неумолимое тиканье веков, непрерывный поток событий, протекающих мимо, словно призраки. И в этом потоке он оставался один, вечный страж, обречённый на бесконечное служение.
Его мраморный трон, пронизанный прожилками обсидиана, пульсировал призрачными вспышками шартрезного и бирюзового, отражая бурлящую в нём энергию миллиардов жизней. Но Архангел не чувствовал этого сияния. Он погрузился в себя, в бескрайние чертоги своего ума, ища утешения в забытых воспоминаниях, в призрачном эхе прошедших битв.
Там, в глубине его бытия, он видел не только великие победы и торжества, но и бесконечные потери. Лица павших воинов, взгляды погибших богов, шёпот умерших миров — всё это наполняло его сердце глубокой, неизбывной тоской. Он видел бесконечный поток кровопролитий, безжалостный круговорот жизни и смерти, и в нём не было ни смысла, ни цели. Только вечный цикл войн и разрушения.
Усталость пронизывала его, эта глубокая, до костей усталость, казалось, была частью его самого. Он жаждал покоя, но не того пассивного бездействия, что приносит забвение, а глубокого, истинного покоя, что ждёт после конца всего. Не безмолвия в небытии, а спокойствия после величайшего торжества, после победы над самой тьмой. Архангел мечтал о грандиозном огненном финале, о миге, когда всё завершится, когда он сгорит в горниле войны и Рагнарёка, очистившись от бремени вечности. Тогда, и только тогда, он сможет наконец-то найти истинный покой. Но до этого ещё предстояло пройти бесконечно долгое путешествие по туманному морю времени. И это значительно усиливало и так невыносимую тяготу вечности.