- Ты стал человеком? - догадался я. - Или нет. Ты стал более человеком, чем Змеем или этим… Впрочем, договорились же, что неважно, так?
- Молодец, далеко пойдёшь, - уважительно кивнул Горынович. - Да, мне теперь более комфортно пребывать в том виде, в котором вы наблюдаете меня в данную минуту. Масса положительных моментов, начиная от размера - представляешь, я бы вломился в избушку тридцатиметровым чудовищем! - и кончая душевным фактором.
- Да уж, где бы я взяла столько пирожков? - пробурчала Ядвига Балтазаровна, потом глянула в сторону соседней комнаты, где спала Альбина. - Да и с душевным фактором, как ты это называешь, были бы определенные проблемы. Вот бы девица красная обрадовалась, увидев Змея Горыновича. В натуре, так сказать.
- Как я её понимаю! - фыркнул я.
- Да дело-то, вобщем, не в ней. Если судьба, так и Змей бы ей приглянулся, - отмахнулся Зорр. - Дело во мне. Как только моя звериная половина попритихла, и я огляделся вокруг человеческими глазами, в полную силу, неспешно и обстоятельно - тут-то и начались настоящие метаморфозы. Оказалось, что сей непритязательный взгляд на мир таит в себе массу достоинств. Может быть, я и потерял что-то - немного немеряной силы, а и чего по ней грустить-то, коли она не меряна (он улыбнулся), немного звериного чутья, немного быстроты реакции, - но я стал воспринимать мир и живущих в нём существ по-иному: более глубоко, мудро и контролируемо. А самое главное, я понял, наконец, что такое любовь.
Баба Яга хмыкнула и отвернулась.
- Да-да! – настойчиво продолжал Горынович. - Не страстное желание обладать молодой, призывно пахнущей самкой, следуя неистребимому зову тела или весеннему полёту. Нет. Совсем другое. Я понял, что можно связать свою жизнь с любимой женщиной, одной, единственной, и оставаться счастливым рядом с ней. И только с ней. До самого конца.
- И ты считаешь, что Альбина годится на эту ответственную роль? - иронично поинтересовалась Ядвига Балтазаровна. - По-моему, ты и пяти минут не думал…
- Это у тебя к ней личное. А вот если бы ты посмотрела на неё непредвзятым взглядом - не как на нелюбимую сестру любимого внука, - то заметила, что девушка просто немного запуталась, неправильно была воспитана в детстве и так далее. Не всем же повезло, как Петюне - к тебе на гусях на стажировку летать, да ещё и с малых лет.
- Ну-ну, флаг тебе в руки, или что там, Вася, выдают упорным и решительным?
- А я, как человеческий представитель, считаю, что в Альбине что-то есть! - неожиданно для себя возразил я. - В смысле, не всякие там ноги и ресницы, - это тоже само собой разумеется - а некая чистота и откровенность внутри. Так что я - «за»! Полностью и бесповоротно. Дерзай, Змеюка, и пусть тебе повезёт, как великому Рэйвильрайдерсу!
- Ну вот, осталось только уговорить девушку, - рассмеялся он. - Ладно, вернёмся от Оллисса Ушранша, и там видно будет. Итак, спать пора, уснул вулфчок, лёг тихонько на бочок, да и за окном уже светает. Пойду перед сном воздухом подышу, разомну крылья… Может, Эшха встречу.
5
Собеседники мои разошлись кто куда: Зорр - на свежий воздух, баба Яга - на печку к Петюне и Враххильдорсту. Я же задумчиво допивал остывший чай - из головы упорно не шёл голос Змея Горыновича: «…пресветлая Королева выходит замуж». Интересно, за кого? Что, у бедной девушки и выбора даже нет? Принуждают, так сказать, в политических интересах. А кто выдаёт-то, если Королева и есть самая что ни есть высшая власть?
Тут мой взгляд упал на одиноко лежащую книгу, ту, которую лешайр с дофрастом обозвали книгой мировых перемен. Как она здесь оказалась, ведь её вроде бы уносили куда-то за печку?
Я огляделся вокруг - испросить совета, как, впрочем, в большинстве случаев, было не у кого.
Книга ждала меня на подоконнике, какая-то уж очень призывная в своей тактичной ненавязчивости. В одно мгновение мне даже показалось, что старая потёртая кожа на обложке и металлические застежки мерцают чуть заметным, неярким светом.
Что толку в неудовлетворенном любопытстве? Говорят, что от него и заболеть недолго. Решение, как учат самураи, надо принимать за семь ударов сердца, а потом уже больше не думать и не сомневаться. Решившись, я взял себя в руки и бодро подвёл к окну, не останавливаясь и не раздумывая схватил книгу и вернулся назад. Она была очень тяжелая и горячая. Застежки открылись подозрительно легко, и фолиант тут же пружиняще распахнулся. Замелькали, как будто гонимые ветром, листы. Наконец, замерли, остановившись на странице номер сто восемь. Шрифт опять был непонятен, но я вдруг, по примеру бабы Яги, медленно провел над ним ладонью - буковки тотчас же заменились на привычные.