- И запою! - откликнулась Альбина, ставя на стол блюдо со свежей клубникой. - Сами бы попробовали жить, когда постоянно рядом строй родственников, поклонников да телохранителей всяких. И потом, это не я, а папа с мамой решили, что мне надо быть фотомоделью и удачно выйти замуж, а я замуж вообще не хотела - с детства мечтала стать орнитологом. Я птиц люблю.
- Они ж какают, клюются и во время линьки перьями сорят. Еще аллергия случится, - хохотнул Зорр.
- Вот-вот, - она заулыбалась в ответ. - Родители именно так и говорили, даже интонации у вас совпадают. Представляете, что я им тогда ответила?
- Ну?
- Я их спросила, как же они со мной-то тогда живут? Ведь я тоже какаю. А ещё… Впрочем, ладно. Они не понимали, что я мечтала летать, как птицы! И, кстати, не понимают этого до сих пор.
- Можно себе представить их лица, когда Петюня уселся на гусей - тоже ведь птицы - и улетел в неизвестные края, - поддержал её я.
- Да уж, гуси-лебеди добили их окончательно. Папа за ружьём побежал, кричал, что давно не ел гусятины.
- Не попал? - деловито осведомился Горынович.
- Не попал, - хихикнула девушка.
- А попал бы, я сама бы из него суп сварила, - проворчала Ядвига Балтазаровна.
- Да нет, бабушка шутит, - отмахнулась Альбина. - Она сама мне рассказывала, что не ест людей, да и гуси у неё зачарованные: их пуля не берёт, и поймать очень трудно.
- Нет, не тлудно! - звонко сообщил всем Петюня, успевший незаметно подкрасться к нашей тёплой утренней компании. - Оп! Ля-ля! Во так нада лавить!
Он засмеялся и отважно прыгнул сзади на сидящую бабу Ягу:
- Питя - тигл! Л-ллл!
Рычание у него вышло неубедительным, но бабушка притворно закрыла лицо руками, якобы безуспешно пытаясь спрятаться от грозного «тигра».
- Петюнечка, я ж не гусь.
Вдоволь навеселившись, мы уселись завтракать.
Стол ломился от изысканных яств: от свежей клубники до курицы «гриль» в сочетании с красным марочным вином.
- Мы завтракаем, обедаем или ужинаем? - поинтересовался я.
- И то, и другое, и третье, - пробурчал с набитым ртом Зорр. - Ты лучше не спрашивай, знай себе, уплетай за обе щеки. Кто его ведает, когда ещё так повезёт?
- Резонно, - легко согласился я, придвинув поближе сразу три тарелки.
- Я уже проспал главное или не очень? - из-за гороховой занавески на печи на нас уставился взъерошенный и недовольный дофрест.
- О-оо! Враххильдорст пожаловал! - сказали мы чуть ли не хором. - Милости просим к нашему столу.
И рассмеялись. Громче всех веселился Петюня, восторженно прыгая под печкой и выкрикивая что-то вроде: «Ула! Длакон пласнулся!»
- Я что-то пропустил? - озадаченно проговорил Врахх, с сомнением оглядывая нашу дружную компанию. Чуть дольше задержался взглядом на мне, хмыкнул, будто что-то отметив. - Ну-ну, просто репетиция всеобщего помешательства!
Это вызвало новый приступ веселья. Дофрест покачал головой - безнадежно! - и без приготовлений спрыгнул вниз, вовремя успев уклониться от подставленных Петюниных ручек.
- Ну что, братцы-клоуны, развлекаемся? - пожурил он нас, обращаясь явно ко мне и Зорру. Умственные способности женской половины не вызывали у него никаких сомнений. – Есть ещё порох в пороховницах, ягоды в ягодицах, а шары в шароварах?
- Да вот, Василий грустит, - выдал меня Горынович. - С утра сам не свой.
- Что так? Сон что ли не пошёл на пользу? - сочувственно поинтересовался Враххильдорст. - Надо было просто спать, а не участвовать. Из иных снов и вовсе дороги назад нет.
- Сам-то всю ночь на печи сопел - что снилось-то? Рассказывай! - коротко потребовал Зорр. - С самого начала и подробно.
- Ага. С пикантными нюансами, - сладко зевнул дофрест. - Счас. Не дождётесь. Мои сны детям до ста пятидесяти смотреть воспрещается. Вам сколько лет, молодые люди?
- Уж больше ста пятидесяти!
- Ага, сто пятьдесят пять. На двоих, к тому же.
- Как к Ушраншу за тридевять земель шагать, так мы большие, а как сны смотреть, так дети малые… - притворно заканючил я.