Прохладная парадная приняла меня, как тысячи тысяч раз когда-то давным-давно. Я помнил здесь каждую ступеньку, каждую выбоину и царапину. Помнил и теперь ненавидел. Не было больше сил терпеть эту муку, враз проявившиеся ночные кошмары и былые детские обиды, несбывшиеся надежды и невысказанные даже самому себе потаённые желания – предала, ты меня, конечно же, предала! – всё, всё, всё, что так тяготило и разрывало мою душу.
А кругом дышал летний вечер - душный, пропитанный травами, цветами и жарившейся где-то неподалёку картошкой. После раскалённого суетного дня всё вокруг, наконец, расслабилось, замерло, оседая пылью, кружась и осыпаясь невесомым дождём одуванчиков. Из открытых окон неслась тихая мелодия - дом дружно смотрел сериал, пытаясь хоть на время отвлечься от сериала своей собственной жизни - милого безразличия однообразной повседневности.
Не помню, как оказался перед знакомой дверью. Злой, измученный, спина взмокла от пота - казалось, что это не я молотил кулаками, а ярость моя бушевала, пытаясь найти выход безумию, которым я был тогда болен.
Дверь распахнулась. Неожиданно. Долгожданно.
Я провалился внутрь - в благословенную прохладу.
И упал прямо к ногам Динни.
Упал, больно ударившись носом, запачкал пол кровью и от этого ещё более разозлился. Какого чёрта?!
И тут меня понесло. Кажется, я не хотел говорить и половины того, что сказал. Я вообще совсем не то хотел. А что?! Не знаю что! Может быть, душа моя вопила, молила о чудесном исцелении.
Я выплеснул на Динни свои страхи, боль, гнев, обиды и сплетни, нашёптанные нам в спину ещё в школе - всю ту ложь и фальшь, в которой я существовал, попавшийся и запутавшийся. Я орал, требовал какой-то отнятой у меня свободы, что-то доказывал, а потом не выдержал и разревелся - как последний идиот, как маленький потерянный мальчишка. Впервые за эти годы. Слёз почти не было – сухие раздирающие спазмы, скручивавшие горло и выдавливавшие из глаз одинокие капли. Как же я себя ненавидел! А заодно и её.
Динни стояла, смотрела на меня и молчала. Господи, опять молчала! Скажи же хоть что-нибудь!!! Почему ты молчишь?!.. Хрупкая, беззащитная, она едва доходила до моего плеча - когда я успел так вырасти? На фоне стены с цветочным узором она казалась феей, нереально прекрасной, нарисованной Боттичелли. Только глаза - огромные, понимающие и всё равно безмерно удивлённые - жили и любили меня, дурака, по-прежнему. Лишь в зрачках росла и множилась печаль.
«Ну, что ты смотришь на меня?! Чтоооо?!.. Уставилась. Не нравлюсь??? Приручила меня, как зверя!.. – я не мог остановиться. – Что ты вмешиваешься в мою личную жизнь?! Она моя!!! МОЯ!!! Слышишь??? Только моя!!! Тебе в ней не место! Ни в ней, ни в моих снах!!! Оставь меня в покое! Исчезни! Навсегда!!!»
Она не осуждала меня. Нет. Только вдруг что-то лопнуло, порвалось. Что-то жизненно важное, соединявшее её со мной и, более того, её - с этим миром.
«Исчезни!!!»
Будто я своими словами подтвердил какие-то сомнения и, не желая того, отпустил её на волю, туда, где затерялся настоящий дом.
«Исчезни!..»
Она судорожно вздохнула и закрыла лицо руками.
«Ис…чез…ни…»