Враххильдорст тараторил и тараторил, перепрыгнув на ближайший камень и развернувшись ко мне носатым лицом:
- Как же здесь хорошо-о-о. Может, искупаемся? Ты тут уже полдня - в море-то залезал, а? Вась, ты чего хохочешь? Что я такого сказал смешного-то, а? Перестань, а?
Кажется, я сто лет так не веселился. Всё напряжение прошедших дней разом свалилось мне на плечи, и я сбрасывал его, смахивал, как прилипший мусор, мелко трясясь от смеха, обретая, наконец, возможность хоть ненадолго расслабиться и насладиться морским ветром, прозрачностью сверкающей водной глади и ослепительным южным солнцем - когда потом выпадет такая удача снова? Вдруг впереди тьма, промозглые болота с комарами, насморк, сырые ботинки и затяжные дожди?
Выскочили из-за камней ребята, чтобы узнать - по какому случаю такое оживление? Ничего не поняли, но через минуту смеялись вместе с нами, даже Врахх захихикал, всё громче и громче по мере нашего совместного рассказа.
- …Я и не собирался её лапать, я ж пошутил, - вещал в свою очередь Артём, - а она - зануда, оказалось, шуток не понимает. Как шарахнет меня - в глазах замельтешило, глюки пошли классические. Стало казаться, что печатка живая и говорит мне что-то, только я не разобрал: язык был непонятный, певучий такой, и слова растягивались. Потом второй раз шарахнуло, но уже по-свойски, как в спарр… хоп!.. ринге - привычно, я сразу в себя пришел. Смотрю, Тася в небе парит и сияет. Финиш, думаю, приехали, ангелом стала. Потом чувствую, нет, что-то здесь не так. С таким выражением на лице не возносятся. А уж когда гадость эта её в море зашвырнула, понял, - хана! - не видать мне больше Таисии, как своих ушей. А про такое я думать не могу-у!!! Сам знаешь, сержусь сильно. Вот и опять осерчал не на шутку. Одна только мысль и осталась - мне без неё не жить. А тут ты ещё под руку, только и твердишь, что не успеем. Ага, не успеем, а кони у рыцарей на что?! Вот это был прыжок так прыжок. Ну, и донырялся я. До конца. До победного. До темноты в глазах и шума в голове. Казалось, что я не в море утонул, а в собственном горе. Пожрало меня отчаяние. Целиком. И вдруг сердце как толкнет что-то, да так резко, так больно, будто оно футбольный мяч, и по нему пробили решающий пенальти. Решающий всё. И ведь главное, что попали. Вась, ты прости, я, кажется, дрался. Вон у тебя какой фингал расплывается. Красотища! Это у меня с детства - чуть что, сразу в глаз. Привычка – дурища, вторая натурища... А в груди до сих пор болит. Может, тоже синяк остался? - продолжая говорить, Артём, не глядя, задрал рубашку, показывая то место, где у него «якобы болит».
Прямо в центре, на месте солнечного сплетения резко отпечатался багровый след от королевской печати. Настолько чётко, что видна была каждая буковка, каждый листик на веточках, обвивающих изображение короны.
Артём присвистнул.
- Вот это да, татуировка просто super! Получилась, что надо, на всю оставшуюся жизнь. Я теперь меченый-считаный, что ли? Или это вместо почётного ордена на память?
- На вашем месте я бы не радовался, молодой человек, - дофрест задумчиво тёр лоб, поглядывая то на оставшийся след, то на притихшую дэльфайсу. - Вот и девица-красавица такого же мнения. Сомневается в оказанной чести. Молчит весьма красноречиво.
- А что тут скажешь. В легендах о таких отметинах нет ни всплеска, ни шороха, лишь намёки, - глубоко вздохнула Таисия. - Я читала, что печать являет собой некое мерило истины, проявляет настоящие чувства и поступки. Носящий её непроизвольно вмешивается в ход событий, обостряя, ускоряя ситуацию и стремительно приближая развязку, влияя на людей, заставляя их вести себя естественно и более соответствующе их натуре. И не только на людей. Посмотрите, сегодня всё началось из-за печати: она спровоцировала несчастный случай, правда, потом сама же и исправила последствия. Я же ей очень благодарна, - чуть тише прошептала девушка. – Не будь сегодняшнего происшествия, я, может быть, так никогда и не узнала бы – люблю ли… - она виновато глянула на Артёма. Тот лишь качнул головой и улыбнулся. – Люблю ли я тебя… Да, милый. Сначала я ощущала лишь благодарность - ведь ты спас мне жизнь. Потом – любопытство: ведь никто и никогда не любил меня. Но однажды… Помнишь, как-то я не ушла ночью в море, а осталась с тобой смотреть на закат? Вот тогда-то всё и началось. Губы, твои губы были настолько тёплыми… не чужими, не безразличными, а бережными и такими ласковыми... Я вдруг почувствовала, что моё сердце стучит чаще, а тело наполняется волнами тепла. Будто само море перекатывалось в моих венах. Это было так необычно, удивительно. И самое главное, что это мне понравилось! Потом были и другие закаты. Подруги, естественно, меня не одобрили, и я, наверное, всё же согласилась бы с ними, если бы не твой приход, Василий. И если бы не печать…