Антон приехал через сорок минут. Нашел ее почти сразу, хотя не был здесь семь лет. Тяжело вздохнув, вышел из машины и огляделся, вдыхая через рот прохладный воздух ноября.
Какое болезненное, откровенное чувство дежавю завладело им! Это был тот самый двор. Тот самый, в котором она пряталась, когда убежала в первый раз. Он тогда прижимал ее к себе, шепча какой-то бред и уговаривая успокоиться, а она билась и брыкалась, колотила его маленькими кулачками, не больно, но ощутимо. Он уже тогда определил, какая она сильная, что под хрупкой внешней слабостью скрывается дикая сила. И с годами она в ней лишь крепла, раскрываясь, как бутон цветка, в шикарное соцветие.
Даша сидела на скамейке, но при появлении его автомобиля, встала и смотрела на него, пряча руки в карманах куртки, то ли от холода, то ли от смущения.
- Поехали домой, - сказал Антон, не делая к ней и шага, и тоже держа руки в карманах пальто. - Холодно.
- Твои друзья?.. - припухшими губами пробормотала она, вскинув подбородок.
- Тоже уже дома, - договорил за нее Антон и, заметив недовольство, блеснувшее в ее глазах, добавил: - У себя дома, а не у нас.
Она посмотрела на него вопросительно. Кажется, не верила ему.
- Почему?
- Потому что я так захотел, - отрезал Антон, отвернувшись от нее. - Мой день рождения, что хочу, то и делаю. Пошли, холодно! - и, так и не обернувшись к ней, забрался в автомобиль.
Даша, еще несколько мгновений приходя в себя, смотрела на скрывшегося в салоне машины Антона сквозь стекло, а потом поспешила к нему. Села на переднее сиденье.
- Замерзла? - не глядя на нее, спросил Антон, и Даша смогла лишь кивнуть.
Антон завел мотор и тронулся с места. Провожая заключенный в огни фонарей дворик взглядом, Даша грустно улыбалась. Было в этом что-то прекрасное, но печальное одновременно. Такое уже было, когда-то, давно, много лет назад. И с тех пор ничего не изменилось.
- Обещай мне, - посмотрел на нее Антон, - что ты больше никогда не сделаешь этого. Не уйдешь из дома, меня не предупредив.
- Но я предупредила, - попыталась возразить девушка, сжимая замерзшие руки в замок.
- Нет, не предупредила, - упрямо возразил Вересов. - Я не желаю, чтобы ты так меня предупреждала, ясно? Если куда-то собираешься уйти, лично сообщи мне об этом, ничего с тебя не убудет. Договорились? - бросил он на нее еще один быстрый взгляд, но его воспитанница молчала, глядя в окно. Как и много лет назад, черт побери! - Ты, наверно, не можешь мысли допустить, что я могу волноваться за тебя? - произнес он, не обращаясь к ней, а говоря это, скорее, самому себе. - Но я волнуюсь, - сказал он. - Я несу за тебя юридическую ответственность, ты же не глупая девочка, должна понимать, что это значит? Если с тобой что-то случится, виноватым и крайним окажусь я, - Даша продолжала молчать, и Антон, тяжело вздохнул, применил единственный довод, к которому он обязана была прислушаться: - Отец мне никогда не простит, если с тобой что-то случится.
И это возымело действие. Даша вздрогнула, щеки ее, отогретые в машине, заалели. Она посмотрела на него, внимательно, атакуя, а потом кивнула.
- Хорошо, - проронила она, отворачиваясь и глядя в окно. - Ты прав. Я буду предупреждать тебя.
Конечно, он не совсем этого ожидал от нее, но был рад и тому, что она вообще с ним заговорила. Для начала и этого было достаточно. Хотя бы это, маленькая толика, частичка ее, если не доверия, то хотя бы понимания, вхождения в его положения, примирения, уступки. Надеяться на большее не стоит, он и не надеялся. Он уже давно потерял веру.
Расстались они не друзьями. Но и врагами, в том смысле, который раньше в это слово вкладывали, не были. Что-то новое, не понятное обоим зародилось в них в тот вечер. Что-то очень хрупкое, нежное, то, что можно было легко сломать, не прилагая особых усилий.
А потом был Новый год. И подведение итогов уходящего года, принесшего много перемен в их жизни.
Антон хотел, чтобы Новый год они отмечали вместе, но не был уверен, что Дарья не будет против этой идеи. По инициативе Даши поставили ёлку на первом этаже, большую, пушистую, живую. Антон сначала отпирался, потому что эта квартира не знала подобного, если не считать маленькой, искусственной зеленой прелестницы, выставляемой на кухонном окне Ольгой Дмитриевной в каждый Новый год.
Антон не любил Новый год. С некоторых пор этот семейный праздник он стал недолюбливать. Потому что у него не осталось семьи. Со смертью отца он потерял семью. И только годы спустя, сам того не ведая, стал обретать ее в Даше. Этот год многое изменил в его жизни, поэтому Антон справедливо отметил, что пора заводить новые традиции, и почему бы установлению ёлки не стать одной из них? Начать хотя бы с простой банальной ёлки, совместно поставленной. Разве это не будет началом чего-то иного, чем извечная битва полов и характеров?
Наверное, Даша его энтузиазма не разделяла, хотя и противиться совместному празднику не стала. У нее были планы на Новый год, но Антон узнал о них одним из последних. Она хоть и не проявляла к нему того откровенного равнодушия, но всё же и доверия к нему испытывать больше не стала. Она, однажды уверив себя в том, что правильно, не желала менять мнение, опасалась вновь ошибиться, вновь довериться и быть обманутой. Это больно, а допустить боль девушка не могла.
В день тридцать первого декабря, до боя курантов, когда Даша и Антон сели за стол, атмосфера вокруг была напряженной, хотя и отличной от той, что окружала их несколько месяцев назад. Многое изменилось, стало другим, сформировалось, и хотя установившиеся между ними отношения нельзя было в полной мере назвать дружескими, но они к таковым стремились.
Это был прогресс, шаг вперед, который они сделали навстречу друг другу.
Антон сел напротив Даши и, поднимая бокал, посмотрел ей в глаза. Сглотнул, собираясь с мыслями, и слушая, как стучит в груди сердце, сжал бокал сильнее.
- Я предлагаю, - медленно и как-то тягуче проговорил Антон, - выпить за наше будущее.
Ее брови удивленно взметнулись, а губы изогнулись.
- Наше будущее?
- Да. За наше будущее, - утвердительно кивнул Антон. - Я не хочу, чтобы мы жили, как... враги.
Немного помолчав, разглядывая Антона, выражение его лица, Даша возразила:
- Мы не враги, - и, понимая, что это действительно так, отчего-то нахмурилась и помрачнела лицом.
А Антон сдаваться не собирался.
- Мы всё выяснили, но продолжаем воевать. Это неправильно.
- А что правильно? - с вызовом в глазах посмотрела на него девушка. - Как правильно? Ты знаешь?
- Я считаю, - с расстановкой проговорил Антон, - что мы можем хотя бы попытаться жить так, чтобы не ссориться друг с другом.
Она смотрела на него долго, пристально и внимательно, будто ожидая, что он заберет назад свои слова.
- Как скажешь, - почти равнодушно пожала плечами она, наконец. - Ты из нас двоих опекун.
Антон поморщился.
- А если забыть о том, что опекун? - с вызовом спросил он, не отрывая сковывающего взгляда от ее лица.
Но Даша промолчала.
- Почему ты всегда тычешь в меня этим фактом? - эмоционально проговорил мужчина. - Я хочу, чтобы мы стали... - он запнулся и, покачав головой, добавил: - Я хочу, чтобы мы перестали быть врагами.
- Мы не враги, - упрямо повторила Даша, начиная нервничать. Почему-то тот факт, что ее отношение к Вересову стало меняться в противоположную сторону, коробило ее, вызывая трепетную дрожь в теле.
- Ты не даешь мне прочувствовать, что между апрелем и декабрем что-то изменилось, - сказал Антон, глядя ей в глаза, стараясь хотя бы в этих бездонных черных океанах души увидеть ее мысли и суждения.
- Я не хочу перемен, - откровенно заявила девушка некоторое время спустя и сжала в руках салфетку. - Не хочу перемен, связанных с тобой, - ответила она на его взгляд своим не менее внимательным взглядом. - Это не к чему, ты так не считаешь?