Но как он ни старался понять, сколько бы оправданий и причин, носящихся в его голове, не придумывал, так и не смог этого сделать. Понять мотивов его поступков по отношению к ней так и не смог.
Невольно он всегда вспоминал ее. Ту, которая ворвалась в его размеренную, установленную жизнь, невольно став ее разрушительницей.
Он вспоминал, как увидел ее впервые, в тот вечер, когда, едва вернувшись домой, вновь уехал. Лишь потому, что она находилась там. Маленькая, худенькая, с тонкими плечами, короткими темными волосами чуть ниже плеч, которые так усердно заплетала в косичку, и с выразительными глазами цвета ночи, казавшимися огромными на бледном личике с упрямым подбородком. Она всегда держалась в стороне, не решаясь подходить ближе. Действия ее были скованными, даже нерасторопными, неуверенными и словно стыдливыми. Взгляд на него - всегда исподлобья, укоряющий и обвиняющий в чем-то.
А в день, когда он ее нашел, подумать только, она сказала ему, что он "плохой"! Повторила это дважды. И как бы ни хотел он себя признаваться в этом, но это его задело. Гораздо больше, чем он хотел бы, чем мог бы себе позволить. С какой стати, ведь его не интересует ее мнение!? Тогда почему в груди после ее откровенно искренних, чувственных слов остался горький, разъедающий осадок!? Он потом еще долго ворочался в постели, вспоминая ее слова, сказанные без утайки, откровенно и прямолинейно, вспоминал и ее взгляд, хлесткий и очень острый. Даже то, как дрожал ее подбородок, и сдвинулись к переносице темные бровки, вспомнил.
Он тогда приказал себе не думать. Вообще ни о чем не думать в ту ночь. И, как ни странно, получилось.
Он почти не видел ее с того рокового дня, они почти не встречались и, конечно же, не разговаривали, но он уже почти ненавидел ее. За то, что она посягнула на самое дорогое, что у него было. На его отца.
Ему было все равно, что она думает, где ходит, чем занимается. Но его бесило, что отец носится с ней, как... черт! Как с дочерью!? В то время как его родной сын сходит с ума от безнадежного и откровенного безразличия к нему!? Этого Антон вынести не мог, а обманывать, уговаривая себя в том, что смог бы, что постарался бы, - уже не позволяла совесть. Он бы принял новую работу, смирился с новой женщиной. Он бы понял, если бы отец сказал, что ради карьеры должен, например, уехать за границу. Он бы смирился, понял, отпустил, не держал. Он бы поддержал его в этом. Но он никогда не сможет смириться с тем, что какая-то девчонка с улицы пытается заменить отцу его! Его - родного сына!
Он терпел. Довольно-таки долго терпел. Ради отца, ради Тамары Ивановны, которая тоже привязалась к девчонке. Он стал реже ночевать дома, пропадая у друзей или в компании подруг. Пытался заглушить разочарование и подавить одиночество в ночных клубах, где ритмы заводных мелодий стирали из его памяти ее тихий надрывный плач, когда он обнаружил ее после побега. Почему-то все мысли его вновь и вновь возвращались к той ночи, когда она убежала, и перед глазами кружились картинки этого прошлого.
Тогда он, действительно, поддался внезапному порыву, и злился потом на себя за него.
Какого черта какая-то девчонка вызвала в его душе такую бурю чувств?!
Она так смотрела на него своими глазками, что у него душа переворачивалась. Она так сильно боялась, и этот страх он будто ощутил кожей. Он обдал его горячей взрывной волной, накрыв с головой, как поток раскаленной лавы. Выжег изнутри всю злость, гнев и ярость, которые он к ней испытывал. Но лишь на несколько минут. Порыв прошел, и реальность обдала ушатом ледяной воды его разгоряченное тело.
Да, он ей сочувствовал, жалел ее, он испугался за нее, - ведь, действительно, испугался, когда она убежала! Но это ничего не значило. Ее прошлое, о котором он не знал, да и не хотел ничего знать, было в прошлом. И, несмотря на жалость и сочувствие, он не мог подавить в себе противоречивых к ней чувств.
Она по-прежнему была девочкой, которая отняла у него отца. И изменить этого было нельзя.
Если подумать, а в последнее время Антон думал очень много, наверное, он бы и смирился с тем, что она живет с ним под одном крышей, что ходит рядом, ест за одним с ним столом, с тем, что спит в комнате, в которой раньше спал он. Он даже с тем смирился бы, что она стала так много значить для его отца. Но он не мог смириться с тем, что Олег пытался навязать свою философию и ему!
Олег всеми силами пытался внедрить в сына любовь к этой девчонке, слепую и безудержную, какой была и его любовь к ней.
А Антона бесило это рьяное желание отца подчинить его своей воле. Сделать так, чтобы и он полюбил его воспитанницу. Он надавливал на него почти незаметно, но Антон ощущал это давление, так же остро, как сопротивлялся этому давлению. Он терпел, мирился, боролся с собой и сопротивлялся своим истинным чувствам к ней, которые переполняли его, словно ворвались в кровь, забрались под кожу.
И в один прекрасный момент он не выдержал. Сорвался. Вырвалось во вне все, что накипело.
Раскрутилась тугая пружина, взорвалась, разлетелась на тысячи крупинок боли, обиды, разочарования и злости. Обдала обжигающей искрой и вонзилась в кровь. Поставила его перед жестким выбором.
Это должно было случиться, рано или поздно. Антон чувствовал все нарастающее напряжение, которое сквозило не только в стенах его дома, но, кажется, дышало парами кислоты в воздухе.
Рано или поздно это должно было произойти.
Они не раз и не два уже ссорились с отцом из-за нее.
Он не сдерживался в выражениях, он срывался, он почти всегда теперь срывался в разговорах с отцом. Кричал, отчаянно жестикулировал и доказывал свою позицию, свою точку зрения. И негодовал, яростно негодовал из-за того, что Олег даже не пытался вникнуть в суть его проблемы, а твердил одно и то же.
Накануне той ночи, когда свершился роковой выбор, Антон серьезно поссорился с отцом.
- И ты хочешь променять меня на нее?! - кричал он, не задумываясь о том, что его могут услышать. - Ты с ней хочешь жить?! - он не мог сдержаться. - Какая-то... грязная девчонка с улицы заняла мое место?! - лицо его исказилось. - Да она никто для тебя, - никто, понимаешь?! А я - твой сын, черт побери!
- Антон...
- Что?! - воскликнул тот разъяренно, глядя на застывшего посреди комнаты отца.
Ему было больно видеть его таким, убитым горем, с тусклыми глазами, но и иная боль, более едкая и режущая, полосовала его ножами. Он не мог этого выдерживать. Его словно ножами резали. С двух сторон.
- Что ты хочешь мне сказать?! - закричал он, метаясь по комнате. - Что променял меня на нее? Так я это вижу и так! Подумать только, какая-то... беспризорница, какая-то оборванка... - он чуть не задохнулся он переполнявших его чувств, вскинул голову вверх и сильно зажмурился. - Черт!
- Антон, - решительно заявил Олег, - не смей так говорить. Ты совсем не знаешь Дашу, и...
- А ты знаешь? - резко спросил молодой человек, повернувшись к нему и пронзив мужчину острым взглядом серых глаз. - Ты ее знаешь?! Как долго ты был с ней знаком, перед тем как решил привести ее в наш дом?! Два дня, три, четыре? Как долго ты ее знаешь?! - уничтожающе восклицал Антон, пытаясь докричаться до сознания отца. - Что ты знаешь об ее наследственности, на худой конец?! Кто ее родители, черт возьми, тебе это известно?!
Он бил по больному и знал это, осознавал, какую боль причиняет отцу своими словами, но остановить поток сбивчивых ругательств и резких обвинений уже не мог. Как не мог заглушить и собственную кричащую боль, рвущуюся изнутри.
- Ты ей настолько доверяешь?! - спросил он напрямик. - А ты уверен в том, что, проснувшись утром, застанешь все свои вещи в целости и сохранности!?