Никки в ужасе отшатнулась.
— Нет! — крикнула она. — Я не делала этого! Вы не можете арестовать меня…
Спенс закрыл ее руками и кричал на полицейских, требуя оставить ее в покое.
Второй полицейский выступил вперед, словно собираясь обуздать Спенса.
Дэвид и Дэнни вскочили; Кристин от ужаса словно приросла к дивану.
Фримен все еще говорил:
— …вы не обязаны отвечать на вопросы, но это может повредить вашей защите, если во время допроса вы умолчите о чем-то, на что позже будете опираться в суде. Все, что вы скажете, может быть использовано против вас.
Ошеломленная, Никки молча таращилась на него. Голова у нее кружилась; сердце билось слишком часто.
— Вы не можете так поступить со мной, — отрывисто заявила она. — Я его мать, я никогда не причинила бы ему боли.
— Я должен напомнить вам, что вы только что получили предостережение, — заметил Фримен, — и потому для вас желательно ничего не говорить.
Никки внезапно захотелось завопить и сорваться с места, вонзить ногти ему в лицо, сделать что угодно, лишь бы заставить его остановиться, но она могла только слушать, как он говорит остальным, что в доме будет произведен обыск и что им придется временно покинуть помещение.
— Какие у вас доказательства? — внезапно выпалил Спенс, когда Никки повели к двери. — Вы не можете арестовать ее без доказательств.
Фримен обернулся к нему.
— Вы отец ребенка? — уточнил он.
Спенс кивнул.
— Тогда вынужден сообщить вам, что вскрытие подтвердило смерть от преднамеренного удушья.
Никки показалось, что она задыхается. Или ее сейчас вырвет.
— Я клянусь, что ничего плохого не делала, — хрипло пробормотала она. — Я знаю, что вчера я говорила…
— Я должен попросить вас замолчать, — заявил он, снова напоминая ей, что она получила предостережение.
Делая сверхчеловеческие усилия, чтобы взять себя в руки, несмотря на то что ее колотила дрожь, она сказала Спенсу:
— Ничего страшного. Мы все уладим…
— Куда вы ее везете? — неожиданно спросил Дэвид.
— В полицейский участок на Броудбери-роуд, — ответил Фримен.
— А как насчет адвоката? — не отставал Спенс. — Она имеет право на защиту.
— У вас есть адвокат? — уточнил Фримен у Никки.
Ее глаза превратились в темные омуты страха, когда она покачала головой.
— Тогда мы вам его предоставим, — уверил он ее и, подождав, когда она наденет пальто, вывел ее на улицу, где уже находилась группа экспертов-криминалистов, собравшихся, чтобы превратить дом в место преступления, и несколько полицейских в форме, которые уже готовы были получить предварительные показания у Спенса и его друзей.
ГЛАВА 20
На улице было темно, хоть глаз выколи, когда констебль Фримен остановил машину у полицейского участка на Броудбери-роуд. Ему предложили войти в здание через канцелярию — ввиду работ по ремонту системы безопасности, которые велись в задней части участка. Так как стоянка перед главным входом была забита полицейскими микроавтобусами и машинами, он оставил свое авто на улице, буркнув что-то о надежде на то, что колеса все еще будут на месте, когда он вернется, и вышел, чтобы открыть заднюю дверцу для Никки.
Когда она вышла, сильный порыв ледяного ветра заставил ее пошатнуться. Фримен помог ей устоять на ногах, а затем, придерживая за локоть, повел через дорогу. Другой детектив остался в машине: он говорил с кем-то по телефону.
Хотя Никки и была напугана сверх всякой меры, она прилагала все усилия, чтобы не поддаться чувствам и не думать, к чему это может привести: она понимала, что в противном случае ей вряд ли удастся пройти через все это. Не отрываясь, она смотрела на двухэтажное здание, с фасадом из красного кирпича и обшитое панелями белого цвета, пытаясь не видеть в нем то, чем оно на самом деле являлось. Это было просто место, мимо которого она время от времени проходила и которое едва замечала до сих пор, потому что здание это стояло на своем месте, как школа, или церковь, или магазин, заходить в который у нее не было никакой причины. Разумеется, Никки знала о нем понаслышке, его часто показывали в местных новостях как место, куда свозят головорезов и преступников, арестованных за ограбление с отягчающими обстоятельствами, или нанесение тяжких телесных повреждений, или еще что похуже.
Когда Никки осознала, что она относится к последней категории арестантов, ее грудь сковал железный обруч ужаса. Этого не может быть, просто не может, и все же это происходило. Ей снова захотелось умереть. Ведь тогда она бы воссоединилась с Заком, и никто и никогда не смог бы причинить им вреда.