— Он мой друг.
— Как Йео? Йео — мой друг.
Бабушка тихо смеется.
— Йео твой друг. Думаю, всё-таки друг твоей мамы — это что-то совершенно другое.
Я хмурюсь.
— Я не понимаю, мамочка.
Она поворачивается и внимательно смотрит на меня с робкой улыбкой.
— Мне он нравится. Мы ходим на свидания. Кевин милый со мной. Иногда мы целуемся, — она морщит нос и дразнит меня, произнося последние слова фразы.
Но из-за этого у меня болит живот.
— А меня он поцелует? — на мои глаза наворачиваются слезы. Я хочу, чтобы Йео, Боунз или бабушка сказали мне, что все будет хорошо.
— Ну, ничего серьезного, но, в конце концов, кто знает? Может быть, я выйду за него замуж. Никто не знает о таких вещах, и, конечно, еще слишком рано говорить об этом. Но мне на самом деле нравится Кевин. Возможно, однажды он может стать твоим отчимом.
Когда я встаю, стул скрипит по твердому деревянному полу.
— Нет!
Мама бросает короткий взгляд на бабушку и смотрит на меня грустными глазами.
— Кейди, не так, как ты думаешь, а...
— Я не хочу, чтобы Кевин приходил в мою комнату, мамочка, — храбро говорю я ей, и слезы наворачиваются на глаза, но едва-едва. — Я не хочу другого папу.
— Милая... — начинает она, но я прерываю ее.
— Он уже поставил тебе синяк. Прямо как папа! Папа делал тебе больно, а потом... потом он делал больно мне...
— Это всего лишь засос...
— Луиза, — прерывает бабушка, стреляя в нее суровым взглядом. Мама успокаивается и опускает взгляд на колени. Затем бабушка поворачивается ко мне. — Никто не сделает тебе больно в моем доме, Тыковка. Поняла? — я киваю, но не убеждена до конца. — Больше никто и никогда не войдет в твою комнату, — твердо говорит она. — Ты поняла, Кейденс Маршалл?
Кивнув еще раз, я сажусь и снова начинаю ковырять зеленую фасоль.
— Так, как дела на новой работе? — спрашивает бабушка маму, меняя тему разговора.
Мыслями я отправляюсь к папе.
Когда я одинока, это из-за папы.
Когда я боюсь, это из-за папы.
Когда я расстроена или злюсь, это из-за папы.
«Папочка. Папочка. Папочка».
— Кейденс, — тихим голосом зовет бабушка.
«Папочка. Папочка. Папочка».
— Кейденс! — голоса бабушки и мамы стихают, когда я закрываю глаза.
В моей голове его глаза сердито смотрят на меня.
Обвиняют меня.
Причиняют мне боль.
«Нет! Нет! Нет!»
Глава 11
Йео
Двенадцать лет назад...
— Хочешь кусочек домашнего лимонного пирога, покрытого безе? — спрашивает Рут, положив сморщенные руки на бедра.
— Мама сказала, что через полчаса будет готов обед, — говорю я ей, осматривая гостиную в поисках Кейди или Боунза. — Но, может, только маленький кусочек?
Рут тихо смеется.
— Тогда садись. Я принесу тебе немного. Только не говори своей маме.
После ее ухода я счастлив видеть Боунза, входящего в комнату. Парень никогда не носит рубашку. Никогда. И сегодня он с голым торсом. Но сегодня сам на себя не похож. Плечи сгорблены, а улыбки нет. Я чувствую, что он расстроен.
— Привет, Боунз, — говорю я и сажусь за стол на место Кейди. Мой взгляд останавливается на нацарапанную ножом надпись рядом с ее тарелкой. Это вызывает у меня дрожь.
— Привет, грызун, — его игривость — фарс.
Я вижу грусть в его глазах. Возможно, страх.
— Кейди в порядке?
Боунз бросает на меня сердитый взгляд и взбирается на стол. Он свешивает ноги с края рядом со мной и выжидающе смотрит на меня. Затем проводит пальцами по свежим насечкам, вырезанным на деревянной поверхности.
— Кейди всегда плохо, когда приходит Норман.
Меня пронзает гнев, и я бросаю на него быстрый взгляд.
— Он обидел ее?
Боунз пожимает плечами.
— Не так, как он делал это в прошлом. Но он ее до смерти пугает.
Я бросаю взгляд через плечо, чтобы понять, слышала ли Рут его ругательство. Рут звенит чем-то на кухне, и я полагаю, что она ничего не слышала. Иначе Боунз уже сидел бы здесь с куском мыла в зубах.
— Как мы от него избавимся? — спрашиваю я, и во мне закипает гнев. — Я его ненавижу.
Боунз рассеянно тычет в мою сторону пальцем босой ноги.
— Я не знаю.
Мы оба погружены в мысли. Слишком глубоко для одиннадцатилетнего и двенадцатилетнего ребенка. Рут приходит с двумя тарелками. Одна — с высокой горкой «Читос» — для Боунза, другая — с куском пирога.
— Кейди в порядке? — спрашиваю я ее.
Ее улыбка гаснет, и она ставит тарелки на стол. Она гладит меня по макушке и целует Боунза в лоб.