— Да, Кейди будет. Но я не уверен, кого смогу заставить прийти. Хотя Агата всегда сдерживает данные мне обещания. Она будет готовить. Но, пожалуйста, — говорю я, глядя на каждого из них. — Пожалуйста, передайте Дину, Барку и всем остальным, что они должны быть готовы выслушать меня. Я не позволю им сжечь Кейди на пресловутом костре, как какую-то ведьму. Обещайте мне, что каждый будет готов слушать. Кейди — это часть меня. Я собираюсь жениться на ней. Она будет частью этой семьи. И если вы все любите меня, то должны полюбить и ее тоже.
Мамины глаза наполняются слезами, и она нежно обнимает меня.
— Конечно.
Я перевожу взгляд на папу, и он кивает мне.
— Спасибо. Семь — это хорошо. Напишите мне, кто придет, и я попрошу Агату приготовить достаточно еды, — говорю я и направляюсь к двери.
* * *
В эту теплую ночь прогулка к дому Кейди была неспешной. Сомневаюсь, что она там будет. Она хочет, чтобы я поговорил с Боунзом? Хорошо, я сделаю это. Я положу конец этим странным отношениям. Она избегала меня все эти годы — вот в чем причина. Боунз будет опустошен. Я точно знаю это. Но верный мне Боунз попытается скрыть это за шутками и оскорблениями. И я должен поставить точку. Даже если это убивает меня. Мне нужна Кейди. На все сто процентов.
Приближаясь к дому, я слышу печальные и мелодичные звуки фортепиано. Они просачиваются из открытого окна гостиной и растворяются в ночи. Иногда музыка Боунза и Кейди поразительно похожа. У нее, как правило, печальнее. А у его — больше тоски. У них настолько разные стили, что трудно поверить, что они оба учились у бабушки Кейди, Рут.
Сегодня вечером, хотя музыка достаточно грустная, я знаю, что это Боунз. В том, как он нажимает на клавиши, есть определенная резкость. Ни в чем не повинные клавиши из слоновой кости вынуждены терпеть оскорбления от его рук.
Вздохнув, я не спеша поднимаюсь по ступенькам и вхожу в дом. Внутри темно. Поэтому я продвигаюсь на звук музыки. Единственное, что освещает гостиную, — это вспышка на суставе Боунза. Он под кайфом. Отлично.
— Боунз.
Его музыка замедлилась, но он не останавливается.
Его игра становится громче.
Более жесткой.
Сердитее.
Подойдя к нему, я кладу руки ему на плечи и разминаю мышцы. Он пытается стряхнуть их. Но я сильнее и больше. Я всегда побеждаю. В конце концов, его музыка замедляется. И он останавливается. Совсем. Его плечи опускаются, и он протяжно вздыхает.
— Ты облажался, Пожиратель котят.
— Я знаю.
Он принимает этот удар, но не предлагает объясниться. И мне кажется странным, что он не пытается давить на меня, как обычно.
— То, что я сказал ей — я не совсем это имел в виду. И ты это знаешь. Я был просто зол и расстроен.
— Ты хочешь, чтобы меня здесь не было. Чтобы были только ты и Кейди. Без меня, зажатого между вами.
«Хочу ли я этого?»
Как я буду чувствовать себя, если мне больше никогда не придется разговаривать с Боунзом? Больным. Опустошенным. Сломленным?
— Конечно, я не хочу этого. Ты всегда был частью ее. Ты мой лучший друг, Боунз. Я не хочу этого дерьма, и ты знаешь это. Я просто пытаюсь найти способ проводить с ней больше времени. Она всегда убегает... а ты нет. Прости, ладно?
Боунз стряхивает мою руку и встает. Когда он собирается уходить, я хватаю его за бицепс. В темноте я не могу разглядеть выражение его лица, но чувствую его ярость. Она грохочет и рассекает темноту как ритуальный нож.
— Она уже сказала мне, чего хочет. Чтобы ты пришел сюда. И что теперь, Йео? Трахнешь меня на прощание, а потом притворишься, что меня не существует? Да, пошел ты, Йео. ПОШЕЛ ТЫ!
Боунз никогда не называет меня по имени. Я по-королевски все испортил. Его рука вырывается из моей хватки, и он мчится наверх. А я иду за ним по пятам. С моих губ не слетает ни слова. Каждое извинение, каждое сожаление, каждое обещание — все они так и просятся наружу. Но я стискиваю зубы, чтобы сдержать их.
Дверь его спальни почти захлопывается. Но я протискиваюсь внутрь, и он не успевает ее запереть. Боунз швыряет мне в лицо рубашку, но я отбрасываю ее. Скрип пружин на его кровати сообщает мне, что его сон — это попытка избавиться от меня. Сорвав с себя рубашку и скинув туфли, я забираюсь в кровать вслед за ним.
В спальне кромешная тьма — он всегда закрывает окна плотными шторами. Но мне не нужно видеть его, чтобы понять, что он сейчас чувствует. Его боль густой пеленой зависает в воздухе. Я подкатываюсь к нему со спины, обнимаю его за талию и прижимаю к своей груди. Он чертовски напряжен, но не отталкивает меня.